Кстати, вполне возможно, что и пора. Как-никак я погряз в этом деле по уши. Если начнется заварушка (а так, скорее всего, и случится), попаду под раздачу вместе с отмороженным двухсотлетним чародеем.

Дела… может, и правда пора вставать на лыжи? Когда несколько армий припрутся осаждать башню, здесь станет крайне неуютно.

– Читаешь? – раздалось от двери библиотеки.

Я вздрогнул и едва не уронил книгу с колен. Как он, блин, в своем балахоне умудряется всегда так незаметно подкрадываться? Ниндзя-стайл, блин.

– Так вы же ничего не говорили, – оправдался я, осторожно закрывая массивный фолиант и водружая его на столик.

– Пошли со мной, – Гренвир развернулся и, не глядя, идет ли ученик следом, направился по винтовой лестнице вверх.

Черт, он что, уже спускался вниз? Или только вышел из лаборатории? Ходит как призрак, впору колокольчик на шею вешать.

Подумал и сам про себя посмеялся. Ага, позволит старый хмырь помечать себя таким образом, раскатай губу. Скорее сам нацепит что-нибудь звенящее на «бестолкового мальчишку» – я мысленно передразнил старого ворчуна, – чтобы тот не сидел без дела.

– Зачем вам свиток? – не удержался и все же спросил я, пока мы неспешно поднимались наверх.

Вместо ответа Гренвир достал откуда-то из рукавов кусок черного кристалла, он его подобрал во дворе, перед тем как приказал там убрать.

– Это все, что осталось от Рауля Карзани, родного брата графа Карзани, – сообщил он.

Я припомнил предводителя латников в изящном камзоле, черные шипы пронзили его одним из первых.

– Мало кто знает, что их прабабку в ночь перед свадьбой силой взял король, ослепленный ее красотой.

Замечательно. Еще одна «прелесть» средневековья. Монарх насилует девицу, а наутро преспокойно отдает ее в жены вассалу. И это еще не упоминая всякие правила первой ночи.

– Она ничего не сказала мужу. Так и уехала в замок Разенвальд. А спустя положенные девять месяцев родился мальчик, – алхимик резко остановился и повернулся ко мне. – Понимаешь, что это значит?

Я пожал плечами.

– Что в роду Карзани есть королевская кровь? – предположил я, не слишком уверенный в правильности ответа.

Взгляд волшебник потеплел.

– Правильно, – сказал он и похвалил: – Быстро соображаешь, молодец.

По-моему, это первая похвала из его уст в мой адрес. И не только в мой, но и Эри. Раньше за ним такого не замечалось.

Восхождение возобновилось.

– Для проведения ритуала необходимы редкие ингредиенты, – размеренным тоном продолжил Гренвир. – И я собрал почти все. За исключением двух составляющих.

Мы дошли до четвертого этажа. Проскрипел ключ, замок щелкнул, дверь распахнулась в зал лаборатории.

– Одна из них – кровь представителя южного королевского дома, – в худой ладони качнулся черный кристалл. – А другая – кровь дуэгарского аристократа.

Алхимик медленно развернулся.

– Сначала я планировал заманить в башню девчонку дэс’Сарион, но потом подвернулась возможность получше, – мрачные глаза чародея жгли стылым морозом.

Я вдруг понял, о какой подвернувшейся возможности он говорит. Злосчастный перстень формально сделал меня одним из дэс-валион, благородным из темной знати.

А значит… я попытался отшатнуться назад, но сухая рука выстрелила вперед и схватила меня за горло.

– Куда же ты, – почти ласково проронил Пауль Гренвир. – Ритуал еще не закончен. И так уж случилось, что тебе предстоит сыграть в нем решающую роль.

Больше ничего не говоря и не обращая внимания на сопротивление, он легко потащил меня в лабораторию, где на каменных плитах сине-зеленым огнем горела огромная пентаграмма.

Лежу на полу, в кожу с силой впивается тонкая бечевка, перехватывая руки и ноги. На лице свежая ссадина, медленно наливается здоровый синяк. Попытка сопротивления в стремлении вырваться и сбежать оказалась пресечена очень жестко. Старик не рассусоливал, стукнул бывшего ученика по башке и сноровисто связал, бросив кулем за пределами пентаграммы.

Для своего возраста старый хрыч выказывал невероятные физические кондиции. Седовласый качок, поднял не напрягаясь, как пушинку. А по внешнему виду и не скажешь.

Ох, и сильный, зараза. Стальные клешни и мертвая хватка. Жалкие трепыхания пресеклись без усилий. Я воспринимал себя пойманным кукушонком. Только сейчас вдруг дошло, насколько старик силен. Именно силен, физической силой. Создавалось впечатление, что и подкову без труда разогнет, а то и сломает играючи.

– Ничего у тебя не получится, – раздался откуда-то сбоку писклявый голосок.

Я заерзал, разворачиваясь. Угу, конструкцию с плененным божком не убрали из зала, только отодвинули к стенке. Что, в принципе, объяснимо, запаришься вытаскивать эту бандуру через дверь, а потом еще и спускать вниз по винтовой лестнице.

Аквариум стоял, все так же изобилуя колбочками, трубочками и другой алхимической машинерией.

Уродливая тушка жабы-переростка почти наполовину залезла на край заполненного зеленоватой водой бачка и свешивалась наружу. Выпуклые глазки внимательно следили за действиями волшебника, из растянутого лягушечьего рта изредка вылетали ехидные реплики, в основном выражающие сомнения в умственных способностях чародея.

Понимал, что тому сейчас отвлекаться нельзя, вот и отрывался по полной. Наказывать болью Гренвир не станет, слишком занят.

– На старости лет все мозги растерял, – не унималась неугомонная эфирная сущность. – Нет, чтобы нагнать в башню сисястых молодых девок да елозить по ним туда-сюда, так зачем-то удумал побыстрее отправиться в небеса.

Пауза. Алхимик полностью игнорировал ядовитые фразы, что-то поправляя в рисунке на каменных плитах.

– Или у тебя с этим делом проблемы? – продолжал божок. – Так для этого зелья всякие имеются, поднимут и мертвого на раз-два. А если не знаешь рецепты, так я тебе подскажу.

Неприкрытая издевка осталась без ответа, упав в вязкую тишину.

– Девка сочная, румяная, губы сладкие, как спелые вишни, соски красные, задорно торчат, а грудь ладная и упругая, в ладонь сама так и просится, – изгалялся наглец. – Неужто неохота навалиться на такую и потешить дружка? Или правда у тебя там давно уже все отсохло?

Молчание, реакции ноль.

– Ну, это неудивительно, сколько лет уже прожил. Между ног, наверное, давно ничего не осталось.

Голосок наливался желчью, а волшебнику хоть бы хны, знай малюет что-то на полу да расставляет кристаллы и свечи в нужных местах. Кажется, именно безразличие бесило божка больше всего. Постепенно его голос становился все более высоким и, как следствие, более противным. Мне уже самому захотелось, чтобы мелкая тварь поскорее замолкла. Ясно же, что старика не вывести из себя. Он сейчас напоминал автомат, запрограммированный на определенные действия, и отвлекаться на посторонние вещи ни в коем случае не собирался.