Соник едва успел сварить себе кофе, когда зазвонил телефон, удививший его почти до крайности: во-первых, раньше обеда Сонику никто никогда не звонил; во-вторых, обычно ему вообще никто не звонил; в-третьих, звонил Жмых.

Соник даже не сразу ответил на звонок, потому что ему потребовалось время подготовиться к чему-нибудь плохому. Боясь прижать телефон к уху, чтобы паршивая новость не сразу заскочила в голову, Соник включил громкую связь и сказал:

– Привет, надеюсь, у тебя больше никто не умер.

Боже, ну ты и кретин.

– Извини, – сказал Соник, – я по утрам обычно дебильничаю.

– Ничего, нормально, – ответил Жмых. – У тебя есть какие-нибудь прочные нитки?

– Ну есть.

– Дашь?

– Ну приезжай. Тебе зачем?

– Свинью шить буду.

Не спрашивай. Ни о чем больше не спрашивай. Просто дай ему нитки, и все.

– А игла нужна? – спросил Соник. – Чем шить?

– Спасибо, – отказался Жмых. – Я шило купил.

Через пятнадцать минут Соник подходил к дому Жмыха. Он лично нес ему нитки, чтобы ни о чем больше не спрашивать. Жмых молча впустил Соника в дом и кивком пригласил следовать за собой на кухню. Соник вошел. На кухонном столе, занимая собой почти все пространство столешницы, стояла и ухмылялась свиная голова.

– Остальное в машине, – сказал Жмых. – Что-то я не подумал, что места мало будет.

Богатый судовладелец Жмых продолжал принципиально жить в маленьком домике, совершенно непригодном для сшивания свиньи.

– Ко мне нельзя, – сказал Соник, – у меня кухни почти нет, и холсты загрунтованные везде стоят. Вчера только сушиться поставил.

– Что же делать? – задумчиво произнес Жмых. – На улице холодно.

– Может, к Владычу? Видел его кухню?

– Нет, я у него не был ни разу. А что там с кухней?

– А так она как раз, – сказал Соник, извлекая телефон, – как весь твой дом и посредине стол из нержавейки.

– А он согласится?

– Я бы нет, – сказал Соник и обратился к телефонному респонденту: – Владыч, привет, мы тут со Жмыхом собрались свинью шить, можно у тебя на кухне?

Жмых поморщился от Сониковой прямолинейности, гарантирующей отказ.

– А ты не едь сегодня в офис, – сказал Соник в телефон. – Не каждый день же такое вот.

Жмых почувствовал нарастающую досаду.

– Поехали, – сказал Соник, запихивая телефон в карман. – Бери башку-то.

Владыч собирался на работу, когда позвонил никогда никому не звонящий Соник и сообщил об их со Жмыхом планах шить свинью в его, Владыча, кухне. В принципе, его присутствие в офисе не было по четвергам обязательным, просто Владыч не слишком любил работать дома. Предоставить приятелям кухонный стол с его широкими возможностями он согласился довольно легко, абсолютно не представляя, что на самом деле кроется за словосочетанием «шить свинью». Владыч сперва подумал почему-то, что это сленговое название какого-нибудь арт-проекта, на который Соник вынудил подписаться Жмыха, но потом, поразмыслив, решил, что дело обстоит ровно наоборот: вероятно, серьезный деляга Жмых затеял некий проект, для воплощения которого в черновом варианте потребовался артистический взгляд Соника. Когда жмыхов «лендкрузер» въехал во двор, и Владыч пошел встретить утренних гостей, меньше всего он оказался готов к тому, что они вытащат из машины большую, мертвую, улыбающуюся свиную голову, с которой, пока он тупо на нее пялился, сорвалась и упала в снег жирная капля крови.

Да пошли вы к ебеней матери. Уроды.

– Заходите, чего встали-то, – сказал Владыч и посторонился, пропуская приятелей в дом.

Когда голова воцарилась посреди обширной столешницы, отражаясь в полированной нержавейке, все трое уставились на нее, почему-то не в силах отвести взгляды.

– Ладно, пошли за остальным, – очнулся наконец Соник. – Там еще туловища полная машина.

Заносили свинью цугом. Каждый нес в вытянутых окровавленных руках какую-нибудь часть туши и складывал ее в ряд на пристенной столешнице, бесконечно длившейся от окна до мойки, терявшейся вдали. У Владыча, питавшегося бутербродами и супом, который дважды в неделю варила Оперная Певица, действительно была огромная кухня.

На то, чтобы выгрузить всю свинью из «лендкрузера», почему-то ушел целый час. Жмых подивился этой несуразности: они вдвоем с продавцом погрузили ее за десять минут.

Не надо на меня так смотреть, мама. Тебе вообще не обязательно участвовать в этом.

– Ну, поехали, – сказал Жмых.

И они поехали.

Это лишь кажется, что собрать знакомое целое из простого разрозненного легко. На самом деле, знакомое то и дело оборачивается сюрпризами, а разрозненное не хочет занимать свои – казалось бы – логичные места в стройной цепочке причинно-следственных связей. И что является причиной в свинье, а что следствием? Сперва попробовали начать с головы, приставляя к ней поочередно то один, то другой фрагмент, но дело шло плохо: фрагменты не подходили то друг к другу, то к положенной на бок голове. Решили временно отставить голову и собирать свинью сепаратно от нее, начав с тех деталей, которые не вызывают сомнения. Но потребовалось целых два часа, чтобы собрать очевидную заднюю часть, состоящую из двух окороков, безымянного куска спины и неожиданного провала на месте живота.

– Здесь тоже что-то быть должно, – сказал Владыч, указывая на провал.

– Там сало будет потом, вон лежит, четвертое с краю, – ответил Соник.

– Это не то сало, – усомнился Жмых. – Это вроде как примерно с груди сало. Вот, смотри, оно вот сюда и сюда примерно должно встать.

Жмых взял со стола два крупных пласта сала и приложил их к себе – от подмышки до подмышки.

Мама, я же тебя просил.

– Да, похоже, – согласился Соник, – а где тогда с живота?

– Потом найдем, – сказал Владыч. – Давайте пока понятное соединим.

Еще через два часа на кухонном острове лежал окровавленный полутруп неведомого происхождения, у которого, впрочем, уже имелись две пары конечностей с прочно пришитыми к ним копытами.

Прошел еще час, и все трое соучастников восстановления свиньи разом захотели бросить свое занятие.

– Перерыв, – объявил Владыч, – перерыв.

Вашу чертову мать! Это не отмыть никогда.

Владыч оглядел кухню.

– Кто это все мыть будет-то? Певица, что ли? – сказал он.

– Я помою, – буркнул Жмых, – потом.

Владыч вздохнул и не стал уточнять когда.

Руки мыли долго и так тщательно, будто специально тянули время, потом долго сидели с чашками и пепельницами прямо на липком от крови полу, уже ни на что не обращая внимания.