Все эти четыре года Сом полировал камень, который теперь почти всегда жил в горле. Острые грани не пригодились: камень должен быть округлым и легким. И он таким стал. Если бы на международном рынке бриллиантов очутился идеально круглый бриллиант из Сомова горла, рынок бы вздрогнул, ахнул и рухнул. Сом знал, что в его гортани находится вещь немыслимой красоты, но никогда не относился к камню как к вещи. Скорее, как к партнеру по бизнесу. Это был идеальный партнер.

На этот раз камень не стучал, не отвлекал болью, а доброжелательно рос. Нынешний туманный день был полным антонимом тому, предыдущему. Во-первых, туман был белым, а не серым, как тогда. Во-вторых, Сом не нервничал.

Собравшись внутри себя, он наблюдал, как прозрачный каменный шар увеличивается в диаметре, растет ввысь и вширь, занимая все больше и больше места в горле. Трансформация шара радовала Сома и вызывала приятное нетерпение. Когда шар достигнет подходящего размера, он, Сом, положит в него тело и полетит: сперва вниз – так всегда бывает, – потом вверх и прямо, а далее куда угодно и с какой угодно скоростью.

Туманный день – самое подходящее время для первого вылета, когда еще не умеешь как следует рассчитать траекторию: туман сильно смягчает время первоначального падения, а затем поддерживает на эшелоне. Стоя над бездной, затопленной туманом, Сом вибрировал от восторга предстоящего полета и даже пару раз хихикнул, коротко представив себя на взлетной полосе: голова наклонена, руки перпендикулярно туловищу, ноги в позиции низкого старта – разбег, скорость принятия решения, take off. Смешно.

Смешно, однако нельзя отвлекаться от камня. Когда камень достиг максимальной величины, Сом задержал дыхание, пригнул голову и шагнул в его расступившееся сверкающее нутро – он почему-то всегда знал, что так все и произойдет, только думал, что зайдет в полет руками назад, а получилось наоборот, руками вперед, совершенно неожиданно – выставленными перед собой ладонями с длинными, неприлично бесконечными линиями жизни. Но, в конце концов, эта единственная неправильно угаданная техническая деталь абсолютно ни на что не повлияла, вообще ни на что.

Четверг в Южнорусском Овчарове день ярмарочный, бойкий, беличий. С утра на площадь перед Домом культуры съезжаются местные и дальние фермеры, торговцы казенными сластями, делегаты городского хлебокомбината и мелкие пекари, рыбаки, азиатские люди со специями, сухофруктами и орехами, а также многочисленная деревенская тетка, монетизирующая летние заготовки. Продавцы достают из машин бывалые фанеры, в мгновение ока выстраивают из них букву «П» и украшают ее натюрмортами. Тем временем подтягиваются первые покупатели. В основном это те, кому нужно успеть на работу, хотя есть и такие, которым просто важно везде быть впереди остальных. Покупателей становится все больше, они терпеливо стоят на старте, переговариваются, спрашивают друг друга о здоровье семьи и делают вид, что совершенно не следят за происходящим на площади, где разворачивается главная сцена этого дня.

Проходит всего полчаса от начала подготовки к параду до собственно парада, и вот уже в его авангарде алеет свежая убоина; за нею серебрятся мороженые и парные, только что с сейнера, рыбы; далее следуют отряды копченостей и корейских салатов, источающих такие запахи, что покупательские желудки кричат криком, выстраивая своих хозяев в очередь, – все хотят купить три сорта колбасы, и корейку, и рульку, и грудинку, и корейской кимчи, и триста грамм острого папоротника, и черных грибов с кальмаром и перцем, и все это уже накладывается, режется и взвешивается ловкими руками, танцующими точные и быстрые танцы в честь Меркурия. Сам продавец как будто и не участвует в представлении, ведя светскую беседу: а не хотите попробовать буженины? – его руки вытанцовывают кусочек мяса на кончике ножа – отлично, сейчас заверну килограмм, приятного аппетита.

Каре походных витрин на коммерческом плацу торжествует до трех пополудни, а к четырем волшебным образом дематериализуется, оставляя после себя луковую и подсолнечную шелуху, мандариновые шкурки, сиротское, втоптанное в снег яблоко да сытых собак, постаравшихся наесться мясной обрезью впрок, до следующего четверга. Но еще утро, еще рано думать о том, что будет через неделю, еще предстоит купить сметаны, еще предстоит купить яиц, еще предстоит купить пять соленых огурцов: пробовали покупать и три, и семь, но трех мало, а шестой и седьмой бесславно высыхают в холодильнике. Пять в самый раз.

Покупатель в расстегнутой куртке и с тремя пакетами в руках наконец вырывается из плена деликатесов, и набранная инерция несет его к молочным берегам, прямо в противоположный угол каре, и беличий азарт придает скорости, и взгляд оценивает высоту ближайшей творожной горы, в подножие которой воткнут совочек: покорить сразу или сперва одолеть в сумку варенец, как ты думаешь, мама, смотри, какой он важный, темный, запечатанный пенкой-корочкой – так, мне, пожалуйста, килограмм сметаны – круглые руки в белых перчатках берут два пластиковых контейнера и делают быстрый первый ход, белые начинают, белые продолжают, белые не меняют рисунок танца, белые равнодушны к расставанию с банкой смуглого варенца, килограммом сметаны цвета ivory, головой снежного адыгейского сыра, двумя литровками молока, верхушкой творожного монблана, перекочевавшего в пакет, – приятного аппетита – и вам спасибо.

Вот, мамочка, а ты говорила, я продукты покупать не умею. А я умею. Посмотри на меня.

Жмых отнес промышленную партию еды в машину, сложил пакеты и банки в багажник, собрался было уезжать, но вспомнил про огурцы и вернулся на площадь.

Посмотри, как я хорошо умею покупать продукты. Ты не помнишь, где огурцы? Где-то там.

Снова мимо мяса, которого, кстати, ты не купил. Спасибо, мама, что напомнила.

На втором от краю прилавке компактно, как в «Тетрисе», лежали куски свинины – полный набор, включая внутренности. Жмых остановился и отступил на шаг, разглядывая товар. Фермерская продукция смахивала на конструктор «купи весь комплект и собери свинью обратно»: пара передних ног, пара окороков с огузками; четыре добела отдраенных копыта; вырезка; плиты реберной части, сложенные в стопку, как в библиотеке. Сет необходимых деталей увенчивался головой: полусомкнутые веки, умиротворенная улыбка – голова как будто дремала, не выпуская, однако, из-под контроля остальной товар. Казалось, спрашивать цену окорока, ребрышек и вырезки следует у свиной головы, а не у фермера, который сидел поодаль на маленьком походном стуле и, не снимая рукавиц, разгадывал сканворд.

– Почем мясо? – обратился Жмых к голове.

– Которое? – уточнил фермер, не отрываясь от сканворда.

– Вот это вот все. Целиком.

Жмых провел рукой по воздуху над разобранной свиньей. Тихо, мама, не говори ничего.

Фермер помог ему перетаскать мясо в машину. Последней занесли голову. В багажник она не вместилась, и Жмых утвердил ее на заднем сиденье, подложив расплющенную картонную коробку. Голова стремилась завалиться набок, и Жмых, посомневавшись, пристегнул ее ремнем безопасности. Когда ехал домой, старался не глядеть в зеркало заднего обзора. Ехать, слава богу, было недолго.