— Я не позволю себя унижать, сукин ты сын. — эти слова были произнесены Хокерманном нормальным тоном. Без эмоций, без скрежетания зубами.

Мок смотрел ему мгновение в глаза, а потом повернулся к остальным полицейским.

— Дай ему немного подумать над своими манерами. Это позор, чтобы профессор гимназии так выражался.

Мок вышел из зала в темный коридор, мрак которого едва освещал грязный светильник. За ним вышли Кляйнфельд и Майнерер. При их виде поднялся с кресла какой-то человек и начал обхватывать себе бока плечами.

— Холодно, — сказал он.

— Присмотри за ним хорошо, — Мок вручил ему несколько монет.

— А вот вам фляжка для разогрева. Ваш шеф тоже о вас вспомнит.

— Я не поэтому… Только чтобы что-то сказать…

— Неважно. Заходите к нему раз в каждый час и не позволяйте, чтобы уснул или потерял сознание.

Они сели в «адлер». Мок, заведя двигатель, увидел в зеркале удивленные лица Кляйнфельда и Майнерера. Автомобиль медленно двигался через двор.

— Что вы так смотрите, господа? Каждый раз, когда кто-то называет вас ублюдком, вы даете ему по голове?

— Не в этом дело, — сказал Кляйнфельд после минутного молчания. — Но почему вы приказали им подтягиваться?

Мок остановил «адлер» перед шлагбаумом, отделяющим Офенерштрассе от складов Вирта.

— Что с вами? — Мок резко въехал на засыпанную снегом проезжую часть и попал в легкий гололед. Он остановил машину на середине проезжей части и, не обращая внимания на яростный звон трамвая, оценивал лица своих подчиненных. — Вы живете только праздниками? Хоннефельдера, Гейссена и того последнего… Ну… Как его там? Пинзхоффера… Да, Пинзхоффера. Их убил кто-то очень сильный. Расчленить парня и повесить его за ногу на лампе или на душ может только кто-то сильный, кто-то, кто подтянется двадцать раз на перекладине. Вы так не считаете?

Вроцлав, понедельник 23 декабря, полдень

За круглым столом, за которым минувшей ночью участники спиритического сеанса создавали магический круг, сидел теперь Мок. Вокруг него, на полу, креслах, полках и везде, где было это возможно, валялись картонные папки, завязанные тесемками. На этих папках были нарисованы различные каббалистические и оккультные знаки. На некоторых были расположены символы планет и их связи или короткие надписи на иврите. В папках были пожелтевшие листки с записками или маленькие карточки. Последние были покрыты каллиграфическим Суттерлиновским письмом, а резюме их содержания было написано красными чернилами вверху карточки. Мок вытащил из кармана и протер редко используемые очки, и вслушался в звуки, доносящиеся из других комнат, которые Кляйнфельд, Элерс, Майнерер и недавно прибывший Райнерт обыскивали сантиметр за сантиметром. Покачал головой и снова начал просматривать заметки и карточки. Это были типичные научные материалы по истории Вроцлава. Мока не мог оставить в покое вопрос: почему Хокерманн зашифровал надписи на папках, если их содержимое не было тайной? Почему он не рассортировал свои материалы обычным способом, просто написав сверху и корешке папки, что она содержит? Единственное объяснение, которое пришло в голову Моку, было экстравагантность ученого. Справившись таким образом с навязчивой мыслью, Мок углубился в изучение материалов. Он пробирался через заметки о торгах польским скотом в четырнадцатом веке, о беспорядках среди сезонных рабочих в пятнадцатом веке, о первых протестантских мессах, совершенных ксендзом Яном Хессом, о осквернении могилы Властовицев пьяными толпами в 1529 году, пока не почувствовал, что бессонная ночь требует возврата долга. Он закрыл глаза и увидел сцену упражнения на турнике в холодном зале склада. Он отряхнулся от нарастающей сонливости, завязал ленточку десятой просмотренной сегодня папки и налитыми кровью глазами посмотрел на лежащие на столе и вокруг него груды. Он встал и начал их считать. Однако он быстро потерял терпение и упростил максимально метод: сложил примерно по десять папок. Через минуту он знал: папок было около четырехсот. Он вздохнул, посмотрел на лежащие перед ним заметки и узнал, что заключенные были в Вроцлаве восемнадцатого века привлечены для уборки города.

Вроцлав, понедельник 23 декабря, четыре часа

У Мока осталось до прозрения еще десять портфелей. С мрачным выражением он развязал тесемки, отворил еще один картон, покрытый рядами ивритских загнутых букв, и подготовился к увлекательным донесениям о проблемах подвроцлавского села Мочбор, который отказался платить магистрату налог на рыбу, пойманную в Слезе. Всегда, когда он подходил к концу какой-то утомительной работы, появилось неожиданно много субъективных и объективных причин, которые не позволяли ему окончание дела. Та, которая мешала ему добраться до другой папки, была объективного свойства. Сонливость опала на его голову, тяжело и решительно. Ей — как обычно — предшествовало визуальное напоминание о событии, которое произошло в недалеком прошлом. Мок видел своих людей, выходящих из квартиры Хокерманна, и услышал свой голос: «Идите уже. В конце концов, Рождество. Сам просмотрю эти папки». Он видел благодарные лица полицейских и попытки протеста Кляйнфельда: «Я останусь и помогу вам, господин советник. У меня нет никакого Рождества, а в гимназии я был хорош с латынью и могу читать все это». В уши ворвался его собственный смех: «А как по-латински убийство?» «Похоже, homicidium…» — Кляйнфельд не раздумывал долго. Мок положил руку на картон, а затем положил на него голову.

Homicidium (убийство) — звучало у него в голове. Он моргнул и почувствовал новый импульс чувств. Он уже не только слышал это слово, он в мерцании век видел их. Он открыл глаза. На расстоянии пяти сантиметров от его зрачков находилась пожелтевшая карточка с толстой, ручной работы бумаги, а на ней написано старой каллиграфией «Homicidium Gnosi Dni Raphaelis Thomae in balneario pedibus suspensi die prima post festivitatem S. Thomae Apostoli AD MDCLXXXV». Над латинским текстом стояла печать, содержащая четыре цифры «4536».

— Убийство Рафаэля Томаэ, — пробормотал он себе. — Что это за сокращения Gnosi и Dni? Итак, «Убийство какого-то там Рафаэля Томаэ, повешенного в бане за ноги, за два дня до сочельника в 1685 году».

Мок почувствовал прилив крови к мозгу. Он резко встал, опрокинув тяжелое кресло. Обежал вокруг стола, а потом бросился в прихожую. Он схватил телефон бакелитового телефонного аппарата и набрал номер Хартнера.

— Какой была подпись актов, украденных экспертом? — крикнул он. Проходили секунды. — Пожалуйста, повторите, — сказал он, когда Хартнер в конце концов заговорил. — Так, ну ясно… 4536.

Вроцлав, понедельник 23 декабря, после половины пятого

«Адлер» заехал очень медленно во двор экспедиционной фирмы «Вирт & Ko». Мок вышел и увидел стоящего на платформе владельца фирмы. Он выкрикивал что-то яростно и махал рукой, открывая дверь в контору. Мок постоял некоторое время в остекленном помещении, стряхивая с пальто и шляпы мокрый снег.

— Господин Мок. — Вирт был, судя по всему, в замешательстве. — Мой человек не знает, что делать с вашим голышом. Вы сказали ему, чтобы его не выпускал из склада. А он позвал моего человека, схватил руками трубы и двадцать раз подтянулся…