Он облачился в халат, который заранее приготовила Адина, и вышел в гостиную.

– Ну вот, совсем другое дело, – сказала дочь ювелира.

– Полиция сюда не наведывалась?

– Нет.

– Значит, сволочь Толик тебя действительно не сдал.

– Говорю же, он любит меня.

– Встречу этого влюбленного, голову оторву!

– Забудь о нем, Федя. У нас начинается новая жизнь. Хотя в ближайшее время нам выходить на люди не надо. Тебя точно ищет полиция. Но это продлится недолго. В охранке дел хватает. К тому же у власти новый император. Что бы ни говорили Мария или Леонид, но он не станет строго идти по стопам отца. Каждый правитель привносит что-то новое, свое. Уверена, пройдет какое-то время, и положение в стране станет меняться.

– Веришь в доброго царя?

– Нет, но история говорит нам, что еще никогда новый император не повторял политику прежнего, по крайней мере во внутренних делах.

– Да черт с ними, с императорами, нам о себе позаботиться надо. Якубовский так и не сделал мне новые документы. А без них я как без рук. Мне нужен новый паспорт, будто я приехал в Петербург недавно, из большого города, из Москвы, например. К тебе, своей невесте.

Адина улыбнулась:

– Папа что-нибудь придумает.

– Я сам попрошу его об этом, когда вечером будем беседовать.

– Если не секрет, Федя, о чем ты хочешь говорить с папой?

Федор подошел к ней, обнял.

– Прости, дорогая, но пока это секрет. Тайна. Ты все узнаешь. Со временем.

– Хорошо. Пора обедать.

Потом молодые люди уединились в спальне. Адине не хотелось близости с Федором днем, при свете. Ей было стыдно, но устоять под напором Волкова она не смогла.

После ужина Глозман и Федор поднялись в кабинет ювелира.

Старик перехватил взгляд Волкова, брошенный на сейф, и сказал:

– Хорошая штука, немецкая. Подобрать код практически невозможно. Кроме этого нужно знать еще один секрет и, конечно, иметь ключи.

– Вы думаете, меня интересует ваш сейф? – с усмешкой осведомился Федор.

– Я, молодой человек, не знаю, что мне думать, но скажу откровенно, что не в восторге от выбора дочери.

– Конечно, вам нужен такой слюнтяй, как Толик, или кто-то, похожий на него. Самому-то надоело стоять за прилавком?

– Не в этом дело, Федор. Но ты, к сожалению, не поймешь.

– Отчего же? Я все понимаю, Натан Давидович. Надеюсь, совсем скоро и вы услышите меня. Больше того, у вас проснется интерес к неотесанному мужику, в которого имела несчастье, как вы говорите, влюбиться ваша дочь.

– Вы интригуете меня. Но пока ничего, кроме пустых слов, я не услышал.

– А мы так и будем стоять? Может, присядем?

– Вы сумку всегда с собой носите?

– Конечно. Ведь в ней лежит то, что позволяет мне безбедно жить.

– Снимая дешевую комнату в доходном доме?

– Хватит. Давайте перейдем к делу.

На этот раз усмехнулся господин Глозман:

– Подумать только, у меня и у вас может быть какое-то общее дело. Хорошо. Присаживайтесь за стол. Так нам будет удобнее разговаривать о… делах.

Федор присел, оглянулся на дверь, открыл сумку, выложил на стол драгоценности, украденные у Порфирия Гуляева.

Глозман взглянул на них и спросил:

– Откуда это у вас, Федор?

– Какая разница? Это мое, и я хотел бы знать, сколько все стоит?

Ювелир взял брошь, внимательно осмотрел ее, перевел взгляд на Волкова.

– Как к вам попала эта вещица?

– Я же сказал, какая разница? Все драгоценности мои, а как они попали ко мне, не важно.

– Нет, молодой человек, важно, да еще как.

– Отчего же?

– Эта штуковина, да будет вам известно, когда-то принадлежала графу Андрею Юрьевичу Шестоганову, человеку весьма влиятельному в Петербурге. Он заказывал эту брошь самому Мойше Кургеру и подарил ее жене Анне Владимировне на двадцатилетие свадьбы. Потом, если мне не изменяет память, в год убийства императора Александра Второго, эта брошь была украдена из особняка Шестогановых. Шум тогда поднялся неимоверный. Ведь стоила она в то время более пятидесяти тысяч рублей золотом.

– Сколько? – Волков открыл рот от удивления. – Пятьдесят тысяч целковых?

– Золотом, молодой человек, а не ассигнациями.

– Черт, как же она попала к Порфирию?

– К какому Порфирию?

– Ладно, скажу, откуда у меня все эти драгоценности.

Он в подробностях поведал ювелиру о своей жизни в селе Долгопрудном, о новоявленном помещике Порфирии Гуляеве, который издевался над его матерью и превратил ее в рабыню.

О смерти Порфирия Федор тоже рассказал, но представил все иначе, чем это было на самом деле:

– А когда я закрыл глаза погибшей матери, Гуляев продолжал пьянствовать. Признаюсь, я хотел его убить, но не смог. Правда, Аде я говорил, что убийство Гуляева – моих рук дело, но это так, бравада. На самом же деле, когда в доме все поутихло, я просто заглянул в открытую дверь комнаты Порфирия. Он был мертв, а у ларца, который стоял у стола, лежал пьяный в стельку работник Тихон с ножом в руке. Приглядевшись, я увидел, что нижняя рубашка Порфирия окровавлена. Наверное, Порфирий хвастался богатством, а Тихон прирезал его. Хотел, наверное, ценности и деньги себе забрать, да силы не рассчитал. Убить Порфирия сумел, а вот уйти с драгоценностями не смог. Слишком много выпил и свалился. Я уже тогда решил уйти от Порфирия. Тут ларец, рядом ключ. Я открыл его и обомлел. Столько денег и драгоценностей в жизни не видел. Высыпал содержимое ларца в сумку и был таков, подался в Петербург. На следующий по приезде день познакомился с вашей дочерью. Остальное она сама расскажет, если захочет. Так что к похищению броши у Шестогановых я не имею никакого отношения.

– Похоже на правду, – проговорил Глозман.

– Она и есть, Натан Давидович. Подумайте сами, как я, в то время еще юнец, мог ограбить дом графа, о котором до сегодняшнего вечера вообще ни разу не слышал?

– Вот я и говорю, Федор, что твой рассказ похож на правду. Но теперь это не имеет никакого значения. Ты богатый человек.

– Да, не голодранец.

– А у меня ты хотел узнать, как продать драгоценности? Ассигнаций-то в сумке осталось не так уж и много.

– Да. Но прежде я хочу знать, сколько стоят остальные украшения.

– Точно сказать не могу, примерно тысяч десять.

– Тоже неплохо.

– Да, молодой человек. Вот только брошь вряд ли удастся продать.