У истоков романтического взгляда на национальную самобытность немцев

Русофобия в Германии берет свое начало в особом взгляде на культуру, народ и немецкое национальное государство. Такое видение было постепенно сформулировано в идеях романтизма и идеализма в ответ на сухой, абстрактный универсализм французского Просвещения.

Новые представления вызревали постепенно под влиянием величайшего немецкого философа Иммануила Канта, гениев эпохи романтизма Лессинга, Гердера и в особенности Гёте, Шиллера и Гёльдерлина, а также философов-идеалистов — от Фихте до Гегеля. Именно они стали основоположниками Deutschtum — идеи о национальной самобытности немцев, которая, опираясь на славянофобию, выступит своеобразным катализатором германской политики экспансионизма.

Будучи одновременно и современником Просвещения, и наследником его идей, Кант вознес теоретический разум на небывалые высоты, освободив его от влияния случайностей и материальных и природных «феноменов». Однако в то же время он разрабатывает критику этого «чистого» разума. Признавая ограничения французского и английского рационализма, который приписывал теоретический разум природе, Кант обращается к трансцендентности, возрождая идею разума внутри познающего субъекта. Своей теорией он возвращает субъективизму мыслящего индивида его законное место в философии — вслед за Руссо, сделавшим это в литературе. С высоты лет можно сказать, что идеи Канта окажут определяющее влияние на немецкую, а впоследствии и на мировую философию. В некотором роде Кант вступил в дискуссию с идеями всеобъемлющего универсализма философов французского Просвещения, когда вернул теоретический разум субъекту, оправдав тем самым его своеобразие.

Тем временем представители молодого поколения немецких писателей, находившихся под влиянием французских просветителей, с энтузиазмом восприняли революцию, давшую им возможность почувствовать себя в центре политических событий. В этой интеллектуальной среде росло чувство неудовлетворенности гуманистическими ценностями, которые в виде неосязаемых принципов витали в разреженном воздухе общественной мысли, но странным образом не находили своего воплощения.

Открыв для себя удивительные достоинства немецкого языка (которым, впрочем, они отдали должное на сто лет позже, чем французские классики), молодые литераторы чувствовали потребность зафиксировать эти ощущения и отразить свои духовные и интеллектуальные искания в языке и формах, свойственных немецкому национальному духу. В результате появился образ бунтующего героя, воплотившийся в таких персонажах, как Вильгельм Телль Шиллера или менее политизированные Вильгельм Мейстер и Фауст Гёте. Из тех же устремлений родилось литературное направление немецкого романтизма Sturm und Drang («Буря и натиск»).

В 1795 году Шиллер опубликовал свои размышления о «немецком величии». Теолог Иоганн Готфрид Гердер теоретически обоснует это новое миропонимание, вписав его в ход человеческой истории: волею Божественного провидения каждый народ на определенной стадии своего развития вносит вклад во всеобщий прогресс. И вот на смену французской «цивилизации» приходит великая эпоха немецкой «культуры».

На рубеже XVIII–XIX веков идейные волнения в немецких литературных кругах совпали с необычайным творческим подъемом. В нем участвуют представители всех видов искусства. Бетховен пишет «Героическую симфонию» (1804) и «Девятую симфонию», которая заканчивается «Одой к радости» Шиллера: «Обнимитесь, миллионы… люди — братья меж собой» [255].

Фихте, Шеллинг, Фейербах и в особенности Гегель вслед за Кантом вознесут немецкую философию на непревзойденную высоту. Фихте, как и многие представители немецкого романтизма, был разочарован Великой французской революцией и ее воплощением на императорском троне — Наполеоном, которого он называл «человеком без имени». Фихте выступал против Франции, хотя был сторонником демократии и прогресса. В 1807 году он произносит свои знаменитые «Речи к немецкой нации» («Reden an die deutsche Nation»), которые настроили общественное мнение против Франции. Позднее некоторые будут ошибочно считать их первым проявлением идей пангерманизма.

По мнению Фихте, нация находит свое воплощение в государстве, которое обеспечивает «направление всех индивидуальных сил на цель рода». Но в его концепции государство — двигатель человеческого прогресса: оно должно быть демократичным, обеспечивать свободу гражданина, давать каждому возможность счастливого и благополучного существования, обеспечивая справедливое распределение благ. А человек «должен работать безбоязненно, с охотой и радостью. Ему должно оставаться время для того, чтобы душою и очами возноситься к небу, для созерцания коего он сотворен. Это его право уже потому, что он человек»[256].

Гегель и Прусское государство как воплощение теоретического разума

Наибольшее влияние на развитие немецкой концепции государства и нации оказали идеи Гегеля. Вооружившись принципами диалектики, он попытается продемонстрировать, что человеческий теоретический разум способен достичь полного самопознания, преодоления трансцендентного, абсолютной идеи и понимания как внутреннего, так и внешнего мира.

Разум, перенесенный Гегелем из метафизики в историю человечества, находит свое воплощение в государстве вообще и в Прусском государстве в частности, чье предназначение — исполнить миссию, доверенную ему историей. Трансформируя идею Гердера о том, что культура воплощается в первую очередь в языке и народе, Гегель отныне связывает культуру не просто с народом, а с государством. А именно — с немецким государством, образцом которого он считал Пруссию. Логическим следствием этого становится идея о том, что именно Прусское государство должно претворить в жизнь романтический идеал немецкой культуры.

Как отмечает Мартин Малиа, в философии Гегеля государства стали «истинным воплощением разума». Однако же «ни один из славянских народов Европы (в которую не входила Россия) больше не имел собственного независимого государства. Поляки, чехи, славяне, жившие на Балканах, как и их соседи венгры, потерпели неудачу в борьбе с более рациональными династическими империями. Так рождалась свойственная исключительно немцам идея о том, что низшие расы, живущие на Востоке, были искони не способны создать государство, вследствие чего ими должны были править другие»[257].

Жаркие споры среди немецких интеллектуалов касались достоинств Zivilisation — французской и английской концепции, объединяющей ценности универсализма и материализма эпохи Просвещения, и концепции Kultur — основанной на ценностях, но также включающей историю, традиции, обычаи, ощущения и эмоции, свойственные определенному народу. Вторая концепция постоянно обогащается благодаря Bildung — совершенствованию разума, который жаждет духовной, интеллектуальной и художественной пищи. Позже социологи вернутся к этой дихотомии в спорах о Gesellschaft и Gemeinschaft — развитом, но разрозненном сосуществовании людей, характерном для цивилизации, в противопоставление более органичной и братской «немецкой» форме человеческого сообщества.