О специфике работы отдела Платона Алексеевича знал очень ограниченный круг людей, и суть этой работы сводилась к тому, чтобы развивать агентурную сеть за пределами Российской Империи во имя ее, Империи, интересов. Отдел этот не имел названия и насчитывал не более десятка человек, однако, даже когда в 1880 году Третье отделение Собственной Е.И.В. Канцелярии было упразднено, отдел Платона Алексеевича все же сохранили, как необходимый.

В 1863 году Платон Алексеевич впервые за много лет взял на службе отпуск в Рождество, чтобы поехать домой – к родителям и младшей обожаемой сестре Софи, которой тогда едва сравнялось девятнадцать. И с собою он привез товарища – Гавриила Тальянова. Никому тогда было неведомо, что между Тальяновым и Софи Шуваловой вспыхнет чувство – нежное, но, как показало время, крепкое. Платон Алексеевич был резко против этой свадьбы. Не из-за каких-то своих убеждений, а лишь потому, что Гавриил Тальянов, служащий в его же отделе, уже несколько лет готовился для отбытия в Париж, дабы под чужим именем жить и работать во Франции на благо Российской Империи. Разумеется, женитьба Тальянова ни в чьи планы не входила – тем более женитьба на сестре начальника отдела.

Однако юная Софи Шувалова, хоть и безумно любила брата, не тем была человеком, чтобы спрашивать чьего-либо позволения выйти замуж, и через полгода, в июле 1864, она тайно обвенчалась с Тальяновым в маленькой белокаменной церкви, что у села Масловка. Именно эта запись в церковно-приходской книге о венчании девицы Софии Шуваловой и дворянина Гавриила Романовича Тальянова и поразила меня так несколько дней назад.

Платон Алексеевич долго не хотел с этим мириться, но, в конце концов, в очередной раз уступил сестре. Было решено, что Тальянов поедет во Францию не один, а с женой, которая должна до самого своего возвращения в Россию – если это возвращение когда-нибудь состоится – забыть свое имя, забыть родных, друзей и стать Софи Клермон, женой мелкого французского служащего.

Уже в Париже на исходе октября 1865 года у молодых супругов родилась дочь, которую воспитывали как француженку. Из опасения, что ребенок ненароком проболтается, не говорили ей ни о российском происхождении родителей, ни о родственниках.

Супруги Тальяновы-Клермон без значительных провалов успешно работали, переезжая по Франции десять лет, а в ноябре 1874 дипломатический корпус при российском посольстве в Париже вдруг получил информацию, что Тальянов раскрыт при выполнении очередной операции и в самое ближайшее время будет ликвидирован. Разумеется, немедленно был разработан план по изолированию и последующей отправке резидента и его семьи в Россию, но, как часто это бывает на практике, что-то пошло не так, и из Франции удалось вывезти только дочь Тальянова. Обстоятельства провала были смутны и малопонятны. С девочкой работали следователи, пытаясь выяснить хоть что-то – но результатов это не дало.

– Пойми, Лиди, – осушив стакан воды после долгого рассказа, продолжил Платон Алексеевич, – твой отец должен был уехать в ту ночь вместе с тобой и Софи. Но он никому не подчинялся из наших людей во Франции и имел приказ поступать так, как считал нужным. Я могу лишь предполагать, что он решил, что все равно выполнит то задание – это действительно было важно для нас. Очень важно. Но он не рассчитал собственных сил. А твоя мать… она должна была уехать. Совершенно точно должна. Но остаться – был ее выбор, который я уважаю.

Пока Платон Алексеевич говорил, я устремила невидящий взор куда-то рядом с его плечом и, кажется, даже не шевелилась. А когда он замолчал, договорив, я задала, наверное, самый нелепый вопрос, который могла:

– Так у него вышло? Выполнить то задание. У моего отца.

Платон Алексеевич действительно был, казалось, удивлен таким вопросом:

– Как тебе сказать, – он тяжело вдохнул, – то, что твой отец намеревался предотвратить, все же было предотвращено. Правда, уже после… его смерти и, скорее, случайно. Хотя… жизнь постоянно учит меня, что случайностей не бывает. Твой отец был умным человеком, и я верю, что он все же сделал то, ради чего остался тогда в Париже.

– Где их похоронили?

Второй мой вопрос был уже куда осмысленней, да и значения для меня имел больше, но Платон Алексеевич на него не ответил. Лишь перевел взгляд с брошки на мои глаза и смотрел не отрываясь. Ждал, что я пойму сама.

– Ясно, – отозвалась я.

Потом порывисто встала и подошла к зашторенному окну. Я думала, глядя сквозь полоску света между портьерами, что Ильицкий был прав. Что я совершенно не умею делать правильные выводы, имея даже полный набор фактов. И что реальность, порой, безумнее, чем самые смелые фантазии. Оказалось, что родители отдали жизнь за страну, которую я столько лет считала чужой и ненавидела. И я не знала теперь, как признать этот факт и смириться с ним.

В тот день я вернулась в усадьбу Эйвазовых одна и так и не сказала никому о приезде Платона Алексеевича. Поговорить о главном, о том, ради чего я и просила его приехать, нам все же удалось. Он выслушал меня, похвалил за рассудительность, но не согласился с моей безапелляционной уверенностью, что Ильицкий невиновен.

– Ты сама говоришь, девочка, что у него была любовная связь с этой женщиной, с убитой. А по моему опыту такие убийства и совершают именно самые близкие – мужья и любовники.

Потом он снова посмотрел в мои глаза, в которых сомнения, нужно думать, не было ни капли, и продолжил:

– Хотя, ты права в том, что этот пристав, Севастьянов, действовал предвзято: доказательства вины лишь косвенные. Я наведаюсь, пожалуй, в это управление, разведаю, что да как.... – А потом взгляд Платона Алексеевича сделался очень жестким. – Но учти, девочка, я не стану вытаскивать этого господина, если пойму, что он убил ту женщину. Ради твоего же блага не стану. Если ты ради этого выписала меня сюда, то разочаруешься.

– Нет-нет, – поспешно покачала я головой, не допуская даже такого исхода. – Я вот о чем думала: я видела этого мужчину из окна и, уверена, что узнаю его, если увижу вновь. По росту, по походке, по манере держаться… Я пыталась уже наблюдать за Ильицким, за Миллером, за князем – как они двигаются, но все не то. Вот если бы в тех же условиях, в той же одежде и ночью – я бы узнала, наверное.

На том мы и порешили, что Платон Алексеевич добьется возобновления следствия по делу, а позже явится в усадьбу исключительно как должностное лицо, и мы проведем – вполне официально, со всеми протоколами – этот эксперимент.

* * *

На следующий день должны были состояться похороны Лизаветы Тихоновны, очень скромные. Народу, как я и ожидала, приехало немного – лишь самые близкие соседи, и то, видимо, потому, что хотели разжиться свежими сплетнями о скандальном семействе. Да что там соседи, когда даже Василий Максимович не поехал, и Натали изо всех сил разыгрывала свое нездоровье, оставаясь в тот день в постели.

А вот Людмила Петровна, которая действительно была нездорова, меня удивила. Дверь ее будуара была раскрыта, и когда я проходила мимо, краем глаза отметила, что та стоит напротив зеркала и прикалывает черную шляпку к волосам.