смерть так же, как человек смотрит на смерть лисы или птицы? Интересно, смогли бы они продолжить жить, как прежде, если бы узнали, что для граждан Единого Космического Государства их жизни ничего не стоят?» – подумал Почитатель, но продолжать спор с Ванравом не захотел.

Негодовать Вильгельм не слишком-то любил. Норрис когда-то говорил, что прочитал в одном научном журнале, будто бы расстройства и ярость в малой дозе помогают поддерживать тонус организма. В другом журнале узнал, как успокоиться, когда ярость переходит допустимые норме границы, и даже отправил Вильгельму вырезку, чтобы тот закрепил на своем столе в кабинете как памятку. Почитатель помнил, что было написано в журнале, но сил на усмирение ярости у него не осталось. Вильгельм снял пальто, бросил его на стоявший рядом с лестницей в кабинет диван и поднялся наверх. В голове вертелась мысль: взять у Ванрава все, что может быть полезно, и поскорее куда-то спрятаться, подальше от глаз незнакомых слуг. В этом времени у него нет поддержки – только он, единственный, сам за себя. Надо поберечься.

В кабинете Ванрава все выглядело так, будто кабинетом никогда не пользовались. Шкафы пусты, на столе одинокая книга с адресами всех знакомых Леймана. Ее Вильгельм сразу же убрал в мягкую сумку, которую свернул и спрятал карман, пришитый внутри брюк, два стула, ковер и люстра.

– Даже без золота, удивительно, – заметил Вильгельм и сел за стул у стола. Он открывал ящик за ящиком, вытаскивал книги, журналы, которые Ванрав, наверное, покупал не себе, а гостьям, романы и всего две книги, которые показались Эльгендорфу интересными. Почитатель сложил книги на столе, огляделся, решив, что зрение могло подвести, но очередная попытка оказалась неудачной – у Ванрава больше на самом деле ничего не было.

Вильгельм отнес книги в карету и убрал их в свой мешок, в котором уже прятал несколько полезных книг из будущего, дождался в скудной и полупустой библиотеке на первом этаже вечера, допил чай, что любезно принесла подозрительно улыбчивая служанка, и вышел на улицу. Присутствие незнакомых людей, которые еще и были в подчинении Ванрава, нервировало. А его уровень нервозности, гнева и усталости давно перевалил тот рубеж, когда мог быть полезен для тонуса организма.

В сумерках летали светлячки и освещали округу лучше фонаря. Почитатель нашел скрытую за косматыми ветвями опушку, улегся на траву, разулся. Голые ступни утонули в зеленой траве. По ногам поползли жучки, но дальше щиколотки не поднимались, словно чувствовали, что Почитатель против. Вильгельм достал из кармана булочку, которую забрал после чаепития, разломил на кусочки и разбросал вокруг себя. Сказочный звук привлек птиц. Барабанной дробью забились крылья, зажурчали птичьи разговоры. Вильгельм зажмурился, чтобы перо ненароком не попало в глаз, и улыбнулся. Ветер, переносимый от крыла к крылу, теплыми прикосновениями пробегал по лицу Почитателя. Он дышал жизнью своих созданий.

Почитатель взял в руку медальон, и вокруг все закружилось, будто в торнадо. Голову сдавило, боль разносила по телу горячую волну наслаждения. Он медленно впадал в транс, казалось, наяву, а не в мыслях, соединялся с природой. В его ступни, подобно острозаточенным ножам, медленно врезались листья. Каждый листок, будто маленькое лезвие, входил в ноги, а из рта Вильгельма вырывались тихие стоны. Трава опутывала пальцы словно кнутами, а птицы, самые смелые, сели рядом с ним на ветви и начали петь. Так пронзительно, что в уголках глаз Эльгендорфа защипали слезинки.

«Как жаль будет потерять эту красоту», – подумал Вильгельм.

На лице его заиграла умиротворенная улыбка, горло выгнулось и через него, казалось, прошла ветвь вишни, уже не цветущей, но все еще пахнущей весной. В сердце его вонзились когти лисы, той, что уже завтра, возможно, пойдет одной из женщин Ванрава на воротник.

Лес плакал, жаловался Создателю на жизнь: на вырубку деревьев, на отстрел животных. Вильгельм знал, что через сто или сто тридцать лет это место исчезнет с лица Земли, а пахнущие свежестью поляны, чистые родники, корни деревьев, что росли здесь задолго до появления первых людей, зальет кровь, порох и керосин, отравит землю навсегда и превратит чудесный сад в кладбище, на котором не будет ни одной могилы, где не прольется ни одна скупая слеза. Почему-то люди считают, что только они достойны памяти и сочувствия. Но Вильгельм так не считал.

– Спрячьтесь в норы. Не выползайте на свет, если услышите человека. Человек не хочет быть добрым для вас, – прошептал Вильгельм. Лис, сидевший у него на груди, как показалось Почитателю, кивнул и убежал.

Вильгельм хотел пошевелить ногами, но они были укрыты одеялом из осоки, которая его не царапала. На его руках, кольцами, цвели желтые цветочки, любовно опутывая каждый тонкий палец. Спиной он чувствовал муравьев, быстро сооружавших для него матрас из палочек. Он закрыл глаза.

Вильгельм знал, что природа могла его чувствовать его. Понимала, что он и есть источник ее жизни, Создатель мироздания и единственный его гарант. Если бы люди повиновались ему, если бы отказались от свободы и отдали право выбирать ему, все было бы иначе. Вильгельм бы сделал их жизнь лучше. Он сам подарил им свободу, принесшую только мучения. Но даже осознавая страдания, люди не хотели отдавать ее Создателю.

Когда Вильгельм открыл глаза, никого вокруг уже не было, кроме стоявшего над ним Ванрава, который, судя по внешнему виду, не успел опохмелиться. Вильгельм поднялся и увидел, что под ним темнел настил из маленьких прутиков, точно повторяющий каждый изгиб его тела.

«Может, в этот раз не привиделось?» – подумал Вильгельм и улыбнулся.

– Что лыбишься?

– Ничего, – сказал Вильгельм и улыбнулся шире. – Ничего.

Ванрав решил, что ответ его вряд ли обрадовал бы, и молча увел Почитателя в дом.

– И что ты там делал? – спросил-таки Ванрав за завтраком, еще немного заплетавшимся языком.

Ели они под аккомпанемент пианино, за которым сидела еще совсем юная девушка, странно поглядывающая на Ванрава. Стол был заставлен блюдами, но Вильгельм заставил себя только выпить кофе. Ночью он слишком долго пробыл с птицами, чтобы на утро есть утку с соусом, похожим на кровь.

– Общался с природой.

– С природой? Мог бы сказать, я бы нашел тебе собеседника, необязательно с собой постоянно разговаривать, – усмехнулся Ванрав и откусил кусочек малосольного огурца. – И как там листья поживают? Попил с муравьями чаю?

– Природа разговаривает не словами. Ты же это тоже знаешь.

– Не знаю я ничего такого!

– Очень жаль, что не знаешь, – сказал Вильгельм и улыбнулся.

Ванрав побагровел, руки его мелко затряслись. Он всегда был нервным после выпивки. Время было над этим не властно.