Не нужно думать, что в те благословенные времена все жили по собственным или арендованным особнякам или хотя бы небольшим мещанским домикам. Немало было такого люда, который снимал в больших домах квартирку или даже комнату. Ярославец (крестьянский сын, затем мещанин) С. В. Дмитриев вспоминал: «Мы с матерью жили тогда в доме Мохова на Большой Линии. Моховы содержали тройки лошадей, постоялый двор и номера для приезжающих, а также сдавали помесячно комнаты.

Одну из таких комнат, именно кухню, мы и снимали, не помню точно, сколько платили за нее, кажется 2 руб. 50 коп. или 3 руб. в месяц. Дрова мы покупали сами, я должен был их колоть» (38; 84). Затем мемуарист поступил «мальчиком» в купеческий дом, а мать перебралась на другую «квартиру»: «Мать жила тогда на Власьевской улице в доме Калинина… Квартира стоила в месяц 3 рубля. «Квартира» – это комната с русской печью, метров 10–12» (38; 191). Затем мемуарист «вышел» в приказчики у своих хозяев и перебрался с матерью в новую квартиру, «…на Нетече, в центре города, в мезонине… На улицу выходила большая, в три окна, комната, во двор смотрело тоже три окна, но два в комнате, а одно в кухне; сняли дом за семь рублей в месяц со своими дровами и керосином» (38; 268). А поскольку поначалу жалованье молодому приказчику было положено всего в 10 руб., пришлось в новое жилье пустить сначала одного, а потом и второго квартирантов-студентов: «Условились за 20 рублей в месяц давать ему, кроме комнаты с нашими дровами и керосином, еще обед, ужин и два раза в день – утром и вечером – самовар. Чай и сахар его, стирка белья тоже его» (38; 269). Второй квартирант поселился в этой же комнате и на тех же условиях. Вологжанин Л. Ф. Пантелеев, сын умершего чиновника лесного ведомства, также вспоминал, как они с матерью снимали комнатку, фактически русскую печь у вологодского мещанина.

Во второй половине XIX в. по окраинам промышленных городов вокруг появлявшихся заводов стали лепиться домики рабочих, ничем не отличавшиеся от мещанских жилищ; так стали складываться рабочие слободы. Поселение слободами, по специальностям, было характерно еще для посадских людей допетровской Руси, что оставило свои следы в городской топонимике, но к XIX в. такой порядок расселения повывелся. Сохранились лишь на выездах из городов ямские слободы с обширными дворами для экипажей, лошадей и фуража. К началу XX в. в фабричных слободах и заводских поселках подле предприятий стали то тут, то там подниматься двух-, а то и трехэтажные кирпичные корпуса рабочих «казарм» (общежитий), а при них иной раз и кое-какие представители, как сейчас говорят, инфраструктуры: школы и ремесленные училища для детей рабочих, фабричные больницы и даже народные дома (прообраз советского клуба). По подмосковным городам, бывшим фабричным селам и поселкам и сейчас немало таких капитальных построек «кирпичного стиля». Но они не слишком-то изменяли облик рабочих окраин. Скорее, напротив: к началу ХХ в. эти окраины стали приобретать еще более «приземленный» вид. Большой приток новых горожан из деревни, где начался процесс «раскрестьянивания» (особенно большую роль здесь сыграла Столыпинская аграрная реформа, открывшая возможность малоимущим крестьянам закреплять в собственность и продавать свои наделы), привел к появлению городских трущоб нового типа.

Симбирск. Детская в мезонине небогатого дома

Трущобы в большом городе не были диковинкой и ранее. Воспетая Вс. Крестовским в знаменитом романе «Петербургские трущобы» петербургская «Вяземская лавра» уже в 60-х гг. существовала как вполне укоренившееся и развитое явление. Вот как описывал ее Н. И. Свешников: «Проходя по Обуховскому проспекту, у ворот дома князя Вяземского я увидел билетик, на котором значилось, что в квартире № 4 сдаются углы. Не раздумывая, я зашел туда и нанял себе помещение за рубль в месяц…

Квартира, в которую я попал, находилась в… флигеле над банями… Ее содержал столяр, работавший с двумя сыновьями. Она состояла из двух равных по величине комнат. В первой по стенкам были устроены койки, из которых две занимал хозяин с сыновьями, а остальные отдавались жильцам; посередине же были поставлены верстаки. Во второй находилась русская печь, три маленькие коморки, небольшие нары и полати. На этих-то полатях я и поместился.

Всех жильцов в нашей квартире было около двадцати пяти человек. Тут жили мелкие торговцы, разные рабочие, нищие и люди неопределенных занятий…

В то время существовал еще знаменитый Полторацкий переулок, против которого на Сенной находился обжорный ряд и ютились всевозможных родов промышленники, начиная с цирюльника, торговца нюхательным табаком и кончая изобретателями игры на рыбку и на рака и в ремешок.

Двор этого дома был немощен и редко чистился, вследствие чего грязь и летом и зимой была непроходимая, а воздух одуряющий. Как велико было население Вяземского дома, не могу сказать; но в то время тут находились еще четыре жилых флигеля…

При массе людей, проживавших с надлежащими видами и прописанных, проживало много беспаспортных и таких, которые почему-либо не хотели прописаться или прописывали подложные паспорта. Здесь находились также мастера всевозможных фальшивых документов» (125; 550, 556). Нечто в этом роде представлял и известный читателю по очеркам Вл. Гиляровского московский Хитров рынок с окружавшими его многочисленными ночлежками. Но все-таки это были каменные большие дома в несколько этажей, практически в центре города. Вместе со скоплением в городах разного пришлого люда в подозрительные трущобы стали превращаться и окраинные улицы. В Нижнем Новгороде конца XIX в.»Бугры» (Ямские улицы) и соседние кварталы имели много трактиров, портерных и пивных самого низшего пошиба. Здесь было средоточие пресловутых нижегородских «шалманов» (от волжского термина «шалман» – круговорот на быстром течении). В таких притонах, где все шло ходуном, «охмелевшему посетителю… меняли хорошую одежду на поношенную, последнюю еще раз на лохмотья, и, в конце концов, полуголый «гость» выталкивался на улицу.

Купеческая гостиная

Находившийся рядом с ямскими улицами, окраинный Гребешок пользовался не меньшей известностью. «Учреждения», находившиеся здесь, назывались на обывательском языке «веселыми домами»… Нижнебазарной окраиной Нижнего являлась получившая громкую известность «Миллионка»… Населяли Миллионку кормившиеся около Волги грузчики и сезонные рабочие, а также обслуживавшие их «печеночники», «пирожники», «сбитенщики» и проч. Немало числилось безработных и «стрелков», живших подаянием.

В центре нижегородского «дна» располагались дома Косолапова, Брылина, Колчина, Горина, Распопова. Дома эти служили для «миллионщиков» обычным ночлежным приютом. Все жилые помещения в Миллионке были похожи одно на другое: темные, грязные, вонючие комнаты среди каменных, почерневших от времени стен, наощупь холодных, мокрых и осклизлых…