«Квартиранты» спали, не раздеваясь, на полу, подстилая под себя куски старых рогож. В отдельных домах устраивались 2– и 3-ярусные нары, и тогда ночлежникам предоставлялось право занавесить свой угол «драпировкой»… и в таком «семейном отделении» спать парой с постоянной или случайной женой» (128; 513–514). И, наконец, вокруг городов и шахт стали лепиться поселки из беспорядочно разбросанных по пустырям лачуг, кое-как слепленных из всякого бросового материала, а то и просто нор, пещерок, вырытых в береговых откосах и склонах холмов и оборудованных низенькими дверцами и крохотными оконцами. Эти «нахаловки», а позже – «шанхаи» на долгие десятилетия, включая советскую эпоху, стали признаком промышленного города.

Естественно, что стоявшие на усадьбах мещанские домики, дворянские и купеческие особняки отделялись друг от друга значительными пространствами, так что обросшие крапивой ограды всех сортов, от кованых затейливых решеток до обычных деревенских прясел, формировали облик городской улицы наряду с жилыми и общественными зданиями.

Запутанная планировка старых городов, свобода строительства на принадлежавших частным владельцам усадебных местах, переход домов из рук в руки, между прочим, причиняли множество неудобств жителям: трудно было найти нужный дом. Дело в том, что не было современной нумерации застройки с разделением номеров на четные и нечетные. Не было и общепринятой системы обозначения адресов: их обозначали то по церковным приходам, то по полицейским частям и кварталам, указывали фамилию домовладельца, а если он недавно сменился – то и предыдущего владельца; для большей ясности можно было указать и на какое-то приметное здание: Вдовий дом, пожарное депо, казармы такого-то полка и т. д. Вспомним, как обозначил Хлестаков петербургский адрес «души Тряпичкина»: «В Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо». И это еще ничего: в Петербурге с его уже сложившейся многоэтажной застройкой нумерация домов появилась давно. В Москве же, например, могли писать примерно так: «Хамовнической части 2-го квартала на углу Неопалимовского и Малого Трубного переулка, в доме Иванова, бывшем Степанова, насупротив полицейской будки». То-то было мороки почтальонам. Еще хорошо, что в разбросанных по всему городу мелочных лавочках можно было справиться об адресе у сидельцев, хорошо знавших постоянных покупателей. Большим подспорьем был и обычай писать на воротах фамилию домовладельца. А в провинции, в небольших городах, и без такого «справочного бюро» обходились. В Костроме «примерно в 1910 г. губернатор Веретенников издал постановление, обязывающее домовладельцев повесить у своих ворот фонари с обозначением улицы и номера дома, а также и освещать их. Дело это было никому не нужное, ибо город в те времена был тихий, сонный, без большого движения, и всяк знал, где кто живет, и без фонарей ‹…› В сенате, куда жалоба (обывателя на это распоряжение. – Л. Б.) поступила, нашли, что губернатор не мог издавать постановления о фонарях, которые обязательны для городов с числом жителей, превышавшим фактическое в Костроме. Таким образом, постановление было отменено, но еще долго висели на многих домах фонари, уже не светившиеся по вечерам…» (69; 400).

Конец XIX в. стал переломным для многих русских городов. Техническая революция, развитие экономики и реформы предыдущих десятилетий привели к изменению не только социальной структуры, но и облика города. «С 90-х годов прошлого века, – пишет М. Богословский, – сословное разделение Москвы стало нарушаться. Появились крупные миллионные капиталы, а с тем вместе купеческие особняки стали основываться в дворянской части города, сооружаемые видными архитекторами по затейливым планам» (17; 109). Но это была малая часть перемен. Главным стало появление массовой многоэтажной застройки, доходного дома.

По старинной русской традиции жилые и хозяйственные постройки располагались в глубине усадебных участков, по прихоти владельца, так что улицы, и особенно переулки, были кривые и представляли запутанный лабиринт; недаром, например, в старой Москве были Кривогрузинский, Криворыбниковский и Криво-Ярославский переулки, четыре переулка просто с названием Кривой, да еще и переулок Кривое Колено, до сего дня носящий название Кривоколенный. А ведь пожар 1812 г., по утверждению известного современника, сильно способствовал украшению первопрестольной столицы. Саратов после ряда крупных пожаров, особенно после сильнейшего пожара 1811 г., «стал уже планироваться правильными квадратными улицами и переулками. План на Саратов высочайше утвержден Государем Императором Александром I в 1812 году. Согласно этому плану стали следить за выравниванием улиц, за правильностью построек, домов и надворных служб; на старые и вновь отводимые места стали выдавать владельцам акты, планы и фасады. Многие из жителей не имели у себя долгое время таких актов на свои дома и усадьбы» (106; 32). Постепенно, в течение XVIII в., с утверждением идеи «регулярного» строительства и высочайше апробированных планов городской застройки дома стали выдвигаться из глубины дворов на красную линию улицы. При этом большая часть построек, небольшие мещанские домишки, по традиции стояли торцом к улице. Однако большие дворянские и купеческие особняки, а затем и многоквартирные доходные дома начинают разворачиваться вдоль улицы, иногда выступая на красную линию торцами ризалитов, образующих парадные дворы. В наиболее крупных городах дороговизна городской земли при высоком уровне плотности населения привела к сплошной застройке красной линии, особенно на центральных улицах.

Преимущественно из мещанских домиков и родился многоквартирный доходный дом – новое явление городской жизни.

Доходный дом – это многоэтажный городской дом с несколькими квартирами, сдававшимися внаем. Появление его связано с развитием экономики и государственного управления, а следовательно, с появлением множества предпринимателей разного уровня, нередко приезжавших в город на большой срок, и государственных служащих, часто переводившихся по службе. Все они должны были снимать жилье на более или менее длительный срок. Наемное жилье становится все более характерным для большого города к рубежу XIX – ХХ вв.

Обычно мещане – владельцы небольших домов, нуждавшиеся в дополнительном доходе, сдавали жильцам «чистую» часть дома, сами переселяясь в заднюю половину. В угличском доме мещан Свешниковых, когда семейство после смерти матери и упадка дел запьянствовавшего отца стало быстро беднеть, кроме квартировавшей модистки, «более половины дома [сдали] внаймы на десять лет одному нашему родственнику, имевшему пряничную и саечную торговлю… Вследствие переселения новых жильцов, в нижнем этаже нашего дома, состоявшем из двух небольших и низеньких комнат, устроился пряничный и саечный курень» (125; 22). В случае избы-связи вход в обе половины был со двора, из сеней, а при пятистенке, к которому прирубались сени вдоль длинной стены, ход к хозяевам был со двора, а в сдаваемую половину – с улицы, с парадного крыльца, расположенного рядом с воротами или по другую сторону дома. В домах на высоком подклете, характерных для центра и севера страны, подклет также мог превращаться в жилую часть, и дом становился двухэтажным, так что жильцам сдавалась верхняя часть, занимаемая одной или двумя квартирами, а иногда и передняя часть высокого подклета. Расширение жилого пространства в домах на низком подклете могло идти и по пути строительства второго этажа под одну-две квартиры: конструкция срубного строительства вполне позволяла это. Каждая квартира имела свой выход, для чего по другую сторону дома также могли прирубаться сени с выходом на улицу, а иногда и двое сеней – для обоих этажей, так что рядом располагались два парадных крыльца. Теснота в таких домах, разумеется, была неимоверная. Вот как описывает такой дом вологжанин. «Мы тогда жили в доме одного мещанина… Дом был двухэтажный… Вверху жил хозяин с семьей, матушка (с будущим мемуаристом. – Л. Б.) да Екатерина Степановна, – хорошенько не помню, кто такая, кажется вдова-дьяконица… Большую часть низа занимал старик-столяр, меньшую – Воронецкий с сестрами, чиновник из дворян; и еще жил – вернее сказать, за ним числилась квартира – Енюшка, молодой дворянин из мелкопоместных» (99; 28).