Грин приказал Годдарту воспользоваться покровительством профессора Желтовского и пробраться в ближайшее окружение Ландышева на заводе. С этой-то целью и было решено еще раз использовать Рахитова.

Годдарт не очень обрадовался, получив такой приказ. Вообще-то говоря, он с самого начала, еще с того времени, когда его отправляли в Советский Союз, знал: настанет час — приказ такой ему вручат. Однако где-то глубоко внутри затаилась надежда, что до этого далеко. Он отлично понимал — от слов до дела, до осуществления указания — расстояние немалое, но все же настроение было испорчено, и к тому же он своими руками должен был форсировать развитие событий. Что пугало Годдарта? Первое время после переживаний, выпавших на его долю в результате бегства Можайцева с завода в Брайт-ривер, ему было не до анализов и размышлений: все внимание ушло на то, чтобы спасти шкуру, избежать расплаты за неумение оправдать доверие Прайса и Харвуда, а потом на подготовку к переброске на территорию Советского Союза. Но затем, уже в редакции журнала «Космос», Годдарт успел осмотреться, подумать и однажды пришел к неутешительному выводу.

Он был осведомлен кое о каких фактах и обстоятельствах из жизни интересовавших его советских ученых и разработал свой план действий на ближайшее будущее. Самым неприятным было для него, пожалуй, предстоящее свидание с «Джимом», необходимость снова ехать на станцию Кратово — он опасался слежки, провала.

И все же отправиться в Кратово пришлось. Редким в том году погожим днем шел он от станции мимо скрытых в буйной зелени дач. Вот и домик за забором: С.С. Рушников, с надписью, сделанной на калитке чернильным карандашом: «Во дворе злая собака». Годдарт дернул за прикрепленную к проволоке деревянную ручку, — тотчас где-то задребезжал колокольчик. Послышались шаги, и в открытой калитке появилась лет тридцати пяти женщина, довольно красивая, сероглазая, с румянцем на пламенеющих от загара щеках, с высокой прической пышных русых волос. Вслед за ней бежали мальчик и девочка. Обширный участок «пенсионера, инвалида Великой Отечественной войны Рушникова», был густо засажен плодовыми деревьями, а вокруг дорожек виднелись цветы — самые различные, высаженные и на грядках и на клумбах.

— Мне к хозяину, — произнес Годдарт, настороженно осматриваясь.

Женщина пригласила Годдарта войти во двор и сообщила, что мужа сейчас дома нет, но поспешила заверить, что он вот-вот будет, предложила подождать. Годдарт согласился, прошел в глубь окружающего дачу садика и уселся на скамье — отсюда было удобно наблюдать за калиткой. Женщина, жена Рушникова, принесла гостю кружку холодного хлебного кваса собственного изготовления и, пока он маленькими глотками утолял жажду, бесхитростно поведала кое-что о своем муже. Рушников занимался коллекционированием семян различных цветов, часто куда-то ездил за ними, каждую весну высаживал все новые сорта, и иногда к нему приходили люди за нужными им семенами. «Пенсионер Рушников» легко убедил жену, что этот посетитель — важный ученый, приезжал к нему для того, чтобы посоветоваться, как следует ухаживать за какими-то диковинными растениями, привезенными из Австралии. Прихлебывая квас, Годдарт утвердительно кивал. Он ничуть не сомневался: затея с коллекционированием цветочных семян просто-напросто камуфляж, придуманный Джимом-Рушниковым довольно удачно. А женщина все говорила и говорила с большим и теплым чувством о своем муже, который вот-вот должен был появиться… И чем больше она рассказывала, тем спокойнее становился Годдарт — такого человека, как гестаповец Рушников, всю жизнь занимавшегося шпионажем и убийствами, чекистам поймать будет не так-то легко! Казалось бы, самый близкий ему человек — жена — была твердо уверена, что ее муж-пенсионер до ухода на заслуженный отдых целиком отдавал себя служению родине, участвовал в Великой Отечественной войне, проливал свою кровь за советский народ, награжден орденами и, даже получив инвалидность и выйдя на пенсию, не может успокоиться, кому-то помогает, кого-то консультирует… Едва сдерживая смех, Годдарт слушал о том, какой прекрасный семьянин его агент. Этой красивой, ладной русской женщине и в голову не приходило, что и она сама и дети, которых она народила, нужны ее «супругу» лишь для маскировки. Черт возьми, оказывается, Семену Семеновичу Рушникову при его актерских способностях только бы на сцене выступать! Нет, что ни говори, а с таким помощником, как этот «Джим», работать можно. А женщина все говорила, вспоминала боевые эпизоды из жизни мужа…

Рушников появился примерно через час. Вошел, раскинул руки — дети с радостным визгом бросились к нему. Он обнимал их, осыпал поцелуями, совал им конфеты. Жена поспешила навстречу.

— Там тебя ожидают, — сказала она.

Из-за густых ветвей Годдарт видел, как вдруг всем телом напрягся Рушников-Джим, был он в эту минуту похож на готового к прыжку зверя.

— Кто? — донесся до Годдарта его спокойный, слишком спокойный голос.

— Ну, помнишь, приходил как-то… ему еще семена привезли из Австралии.

— А-а… помню, — и он направился туда, где его поджидал Годдарт.

Встретились любезно, вежливо.

— Не ладится? — осведомился хозяин.

— Боюсь, не приживется, — грустно поддакнул гость, следя глазами за женщиной, находившейся в двух шагах от них.

— Ну, ничего, что-нибудь придумаем, — успокаивающе сказал Рушников. — Пойдемте ко мне, наверх, — предложил он, — там и поговорим. Заодно и покажу кое-что новенькое.

— Вот и моя святая святых, — шутливо произнес хозяин, открывая дверь в комнату.

Годдарт вошел. Комнатка тесная. На этажерке лежали стопки книг и брошюр по цветоводству, на столе — свежие номера «Правды», «Известий», «Коммуниста», а на стене портреты Маркса, Ленина, огромные, в темных рамах: Джим работал всерьез, продуманно.

Закрыв за собой дверь, он мгновенно преобразился — теперь перед Годдартом стоял не любвеобильный семьянин, нежный муж, а тот самый палач из зондеркоманды, для которого доставляло удовольствие застрелить или повесить собственными руками советского человека, попавшего в лапы немецких фашистов. Это был садист с искаженными в вечном страхе и злобе чертами лица. Годдарт опустился в старенькое кресло и внимательно смотрел на стоявшего перед ним человека. По его знаку тот сел на краешек стула.

— Нас здесь не услышат? — тихо спросил он.

— Нет, можете быть спокойны, — заверил Рушников.

— Когда вы возвратились?

— Неделю тому назад.

— Ну и как?

— Да что ж, операцию провести можно, только…

— Требуется время?

— Само собой — дело-то не простое, — Джим нагнал на лоб морщины.

— Вас что-то смущает? — спросил Годдарт.

— Да, — признался хозяин, — уж очень его охраняют, просто не подойти. Только вы не сомневайтесь, я свое сделаю. Но для этого требуется время. Время и… деньги.

Годдарт молча вынул из бокового кармана толстую пачку банкнот и положил на стол. Глаза Рушникова загорелись. Он поспешно схватил кредитки и быстро спрятал их среди книг, на этажерке. Потом выпрямился и немигающими глазами уставился на своего начальника.