Поскольку месячные – это чисто женское явление, большинство мужчин могли считать (и считали) их тем, что происходит с более слабыми и низшими существами из-за грехопадения и позора Евы. Полное молчание на эту тему отлично подходило для этих мужчин. Даже будучи отцами и мужьями, мужчины могли дистанцироваться от «порчи» месячных, настаивая, что это «женские вопросы», которые не должны обсуждаться при мужчинах, а практическую сторону и вовсе нужно держать от них подальше. С нечистотой и болью нужно справляться тайно и безмолвно. Как отдельные мужчины реагировали на менструации в приватной обстановке, конечно же, неизвестно; возможно, многие из них поддерживали своих жен и не чувствовали никакого стыда, когда дело происходило в семье, но тогдашнее общество и господствующие идеологии вполне позволяли им реагировать со стыдом и скрытностью.

Боль и опасность деторождения, которые все-таки обсуждались шире, большинство протестантских священнослужителей считали заслуженным Божьим наказанием для женщин, возможностью искупить первородный грех. С болью нужно было смиряться как с «милостью», которая позволяла женщине приблизиться к благословенному состоянию. Молитвы, рекомендуемые для женщин в родильных комнатах, часто включали в себя фразы, благодарящие Бога и принимающие мучения как «справедливую награду за мои многочисленные грехи». Беспокойства о душевной и телесной чистоте в этих высказываниях часто переплетались. В проповеди Джона Донна в соборе Святого Павла, посвященной успешному рождению ребенка у леди Донкастер в 1618 году, проводилась распространенная тогда связь между грязным, кровавым и «нечистым» процессом деторождения и духовной нечистотой первородного греха и виной Евы в отпадении от благодати. «Наши матери зачали нас в грехе, и, будучи завернутым в нечистоты, как любой человек может извлечь чистое из нечистого?» – спросил он, а затем пустился в долгие рассуждения о навозе, крови и человеческих экскрементах.

Сейчас, конечно, с большинством этих беспокойств, непониманий и недоумений в современном западном мире покончили. Врачи уже давно знают, что менструальная кровь не ядовитая и не гнилая. Большинство людей согласны, что во время месячных молоко не скисает. Утроба, полная невыделившейся крови, не является главной причиной душевных болезней у женщин, да и большинства физических жалоб тоже. Очень немногие религиозные лидеры открыто говорят о дополнительном бремени женщин, связанном с первородным грехом (по крайней мере не так открыто и не так громогласно, как их предшественники). Тем не менее неловкость и таинственность никуда не делись. Даже реклама женских гигиенических продуктов остается довольно робкой и скромной – со знаменитой голубой жидкостью, которая демонстрирует впитывающую силу, и здоровыми молодыми женщинами, которые неспешно прогуливаются по залитым солнцем лужайкам. Начните разговор о месячных на публике, и на вас тут же зашикают; мужчины часто краснеют, отворачиваются или уходят. Часто подобные разговоры больше всего задевают тех мужчин, которые особенно любят похабные и женоненавистнические шутки. Я вряд ли единственная женщина, которая специально заводила подобные разговоры, чтобы смутить мужчину в подобной ситуации. Но если даже в нашем просвещенном вроде бы мире разговор о ежемесячных излияниях считается плохим поведением, представьте, насколько оскорбительным публичное упоминание этого явления было, когда все эти беспокойства считались оправданными, когда доктора медицины и священники полностью соглашались, что женская утроба и ее циклы опасны – и морально, и духовно, и физически.

С этой точки зрения не стоит удивляться полному молчанию, с которым встречается тот, кто ищет информацию о женских истечениях. Какой автор баллад рискнет вставить в песню строчку, которая настолько сильно расстроит клиентов? Он мог писать о практически любой другой телесной функции и надеяться, что над этим посмеется хоть какая-нибудь часть потенциальной аудитории. Он мог ругать любые преступления, от адюльтера до воровства, от колдовства до ереси, давать подробные описания отвратительного и шокирующего поведения, но вот слов, которыми можно было описать менструацию и все равно продать хотя бы один экземпляр баллады, просто не было.

Так как же женщины справлялись во время месячных? Мне часто задают этот вопрос – правда, в основном это делают зрелые, более-менее уверенные в себе женщины, которым удается застать меня в приватной и спокойной обстановке. А я могу только догадываться. Молчание практически полное. У меня обычно два предположения: пояса или пессарии. Поскольку нижнего белья тогда не носили, любую впитывающую прокладку нужно было удерживать поясом. Именно так поступали в XIX – начале XX века – у нас есть и сохранившиеся предметы, и рассказы женщин. Подобные прокладки делались из сложенной ткани или тканевого мешочка, набитого одноразовым абсорбирующим материалом. Ткань требовала стирки, примерно такой же, как детские пеленки – сначала вымачивание в холодной воде, потом тщательное протирание. Если на современную – или по крайней мере недавнюю – практику можно хоть как-то ориентироваться, то конкретно этой стиркой занимались вне нормальной домашней рутины. В женских рассказах о практике XX века, в том числе и моих собственных родственниц, говорится, что эти предметы гигиены отстирывали и оттирали отдельно и приватно, каждая женщина – свои. Выставлять эти перепачканные ткани на обозрение даже других членов семьи было очень стыдно. Когда мои родственницы рассказывали мне о том, как дела обстояли в сороковых и пятидесятых, эти обычно общительные и прямолинейные женщины краснели и приходили в ужас от одной мысли о том, что женскую гигиеническую ткань можно стирать с обычным белым бельем.

Прокладки и пояса были довольно тяжелым и неудобным вариантом, так что, вполне возможно, определенная часть женщин предпочитала пессарии. Современным эквивалентом этого устройства в определенной степени можно назвать тампон. Использование медицинских пессариев в ту эпоху хорошо задокументировано; возьмем хотя бы вот это лекарство от недостаточных выделений из книги Кульпепера: «Если она не девственница, возьмите пролесник, отбитый в мешочке, и сделайте из него пессарий с цветками золототысячника. Или возьмите измельченный чеснок с маслом лаванды». Оговорка «если она не девственница» весьма важна. Сразу становится ясно, что пессарий нужно было вставлять во влагалище, и определенную роль должна была сыграть ткань. Кроме того, подчеркивается, насколько важно было для тогдашней культуры ничего не вставлять во влагалища девственниц, чтобы сохранить невинность для «дефлорации» в брачную ночь. Тампоны, если они и существовали (а я не могу категорически этого утверждать), предназначались для опытных, замужних женщин, а не юных девушек.

Впрочем, и здесь возможны два практических метода. Один – удлинить медицинский пессарий: представьте себе маленький льняной мешочек, наполненный теми или иными абсорбирующими материалами; правда, в этом случае мешочек может порваться, и выйдет довольно неприятно. Другой вариант – полоска льняной ткани, туго скрученная в цилиндр. Сама по себе форма исторически подтверждена – она присутствует среди разнообразных повязок, пластырей и тканевых подкладок, которыми пользовались медики. Пародийная героическая поэма Джона Тейлора «Во славу чистого льна» (1630) рассказывает нам о судьбе изношенных рубашек, простыней и платков: