потом в парнике, потом – в грунт. Началась борьба за растительную «жилплощадь»: годной земли было мало, а листья наперстянки достигают шести – десяти сантиметров в диаметре.

Для ускорения сбора и экономии места профессор Монтеверде и его сотрудники ввели новшество: последовательный сбор листьев, по мере их созревания. Сначала снимались краевые листья, и тогда скорее развивались центральные.

Листья были очень сочны, а нужны были сухие. Их стали сушить в пустом, недоломанном доме, развешивая, как белье, на веревках. Потом уже Фармацевтический институт предоставил для этого свои специальные сушилки, которые, стали топить вконец доломанным для этой цели домом.

Наконец к осени, как и было предложено, дигиталис был готов. Надо было проверить активность лекарства. Однако на ком? Обычно это делают на лягушках, но если даже головастики исчезли, то взрослые лягушки и подавно. Врачи решили проверить действие лекарства на себе. Оно оказалось настолько действенным, что пришлось уменьшить обычную дозу.

Ленинград не только получил драгоценное средство, но даже стал вывозить его за «кольцо» на Большую землю.

Одна из ближайших помощниц профессора Монтеверде написала по этому поводу небольшое стихотворение. В нем говорится о дигиталисе:

Пришлец из Германии,

Когда-то культурной,

Он вырос на нашей земле.

Под солнцем советским

Растет пышным цветом,

Качаясь на длинном стебле.

Но кто он? Германец?

Нет, наш он и с нами.

Он в огненном нашем кольце.

Бомбоубежище Ботанического сада находилось под главным зданием, где помещается знаменитый многомиллионный гербарий. Но сотрудникам было далеко бежать туда во время налетов. Да и времени было жалко. Они продолжали оставаться в наполовину разбитых уже оранжереях и, лежа под деревянными стеллажами (какое хрупкое укрытие), продолжали обрабатывать листья дигиталиса.

Так ленинградские люди заставили северную балтийскую природу вырастить на пользу людям это теплолюбивое растение.

Когда профессор Монтеверде кончил свой рассказ, я спросила: довелось ли ему самому испытать на себе целебные свойства выращенного им лекарства? И он, оживившись, ответил, что да, что дигиталис очень «помог» ему, потому что как только горком предложил ему, Монтеверде, заняться этим делом, он ощутил большой прилив сил и вышел из клиники раньше срока.

Шипчинский рассказал мне, что ботанические сады разводить много сложнее, нежели зоологические. Животные криком выражают свои желания, растения же безмолвны. Они умирают, если люди не угадывают их воли. Любопытно, что садоводы от влажного воздуха полностью лишаются обоняния. Они не ощущают аромата цветов, как глухой Бетховен не слышал музыки.

До войны на отопление оранжереи здешнего сада уходило две тысячи тонн угля в год. За время блокады от холода погибло девять десятых всех растений. Спаслись только те, что были в маленькой оранжерее и по домам у сотрудников – как, например, кактусы у Курнакова. Наиболее выносливыми оказались рододендроны с их толстыми, мясистыми листьями.

Узнав, что ущерб, нанесенный войной Ботаническому саду, исчисляется в миллион двести тысяч рублей золотом, я спросила, каким образом получилась эта цифра? Неужели была «вычислена» стоимость каждого дерева? А труд, потраченный на него?

Оказалось, все высчитано совершенно по-иному. Миллион двести тысяч рублей золотом – это стоимость пяти кругосветных путешествий, нужных для того, чтобы снова сделать Ботанический сад таким, каким он был до войны.

Путешествия должны быть:

1. В тропическую часть Южной Америки.

2. В Западную Африку (Бельгийское Конго).

3. В Индийский океан: Мадагаскар, Цейлон (Коломбо), Индия, Сингапур, Бютнзорский ботанический сад на острове Ява.

4. В Восточную Австралию – сюда же входят Новая Зеландия и Тасмания.

5. В юго-восточную часть Китая.

Все это – основные растительные центры, колыбели растений. Наша же собственная страна хотя и велика, но протяженность у нее долготная, а для ботаники нужна широтная.

Переселение взрослых деревьев в другие климаты происходит не просто. Деревья пересаживают из родного грунта в кадки, где они живут два года, привыкая к другой земле. И только потом их отправляют в далекое путешествие, в иные страны.

Монтеверде и Шипчинский ушли, подарив мне на прощанье три маленьких папоротника и бегонию. А я долго еще думала о Ботаническом саде. Он «зеленой нитью» прошел сквозь всю мою жизнь в Ленинграде. Он встретил меня в августе 1941 года и провожает в мае 1944 года. Пулковский меридиан проходит и по газонам Ботанического сада.

Я глядела на свой плохонький глобус, на все эти моря и материки, залитые теперь кровью, и думала о том времени, когда окончится война и станут возможны все эти пять кругосветных путешествий. «Бютнзорский ботанический сад на Яве…» Одно название чего стоит!

Земной шар весь в садах вставал передо мной. («Растения развертывают неизмеримую поверхность своих листьев…») И на этой земле – светлые, мирные поколения, для счастья которых так много сделала моя страна. И в частности – Ленинград.

5 июня 1944 года

Мой прощальный вечер в Союзе писателей был хорош, тепел, как сегодняшний день.

6 июня 1944 года

Хотя мне все еще трудно двигаться, все же сегодня утром решила пойти на выставку «Героическая оборона Ленинграда» Я не могла перед отъездом в Москву не повидать ее.

Мы с И. Д. доехали трамваем до Лебяжьей канавки, а оттуда тихонько пошли по солнечной стороне до Соляного городка, где помещается выставка. День был чудесный: первый по-настоящему теплый день. Трудно было оторваться от прогретой солнцем зелени и войти в холодное громадное здание. У входа на каждой трофейной пушке сидело по живому ленинградскому мальчику.

Выставка очень велика, я не могла обойти ее всю.

В подвальное помещение мы и вовсе не спускались. Но центральные залы осмотрели хорошо.

Мы мало разговаривали: кивок головы, жест, короткая фраза – и мы понимали друг друга. Почти три года жизни прошли перед нами.

Здесь было собрано все, что угрожало Ленинграду и что его спасло. В главном зале, у стены, треугольным холмом до самого потолка уложены немецкие каски. В середине зала – тяжелая немецкая артиллерия, обстреливавшая «военные объекты» Ленинграда и среди них – нашу больницу («объект № 89»). 154-миллиметровые пушки с жерлом широким, как паровозная топка. Шестиствольные минометы. «Пантеры», «тигры» и «фердинанды», окрашенные в цвета гранита, зелени и снега. Сбитый самолет с черным крестом на крыльях. Снаряды и бомбы всех видов. Морская магнитная мина, сброшенная в районе Балтийского вокзала, но, к счастью, не взорвавшаяся.

Мы встретили здесь и «нашу» бомбу, сброшенную к нам на территорию в золотой осенний день 1941 года. Под бомбой подпись: «Вес 1000 кг, диаметр – 660 миллиметров, длина – 990 миллиметров. 10 октября 1941 года ее разрядили инженер-капитан Н. Г. Лопатин