и командир ополчения А. П. Ильинский».

Бомба была в полной сохранности: не хватало только куска стабилизатора, – он лежал у меня дома, в ящике стола.

Живописное панно: в ночь на 5 октября первый в истории воздухоплавания воздушный ночной таран молодого летчика Савостьянова. Сбив вражеский самолет, он спустился на парашюте. В другом зале, во всю его длину, гигантское орудие с линкора «Октябрьская революция», а рядом приподнятый над полом, как бы летящий по волнам, весь в пробоинах, торпедный катер, явивший чудеса храбрости.

19 сентября 1941 года (день, когда мы приехали на Разъезжую через несколько минут после падения бомбы) оказалось одним из самых кровавых дней блокады. Тогда было шесть воздушных тревог, длившихся в общей сложности 7 часов 34 минуты.

Фугасных бомб было сброшено 528.

Зажигательных – 1435.

Выпущено артиллерийских снарядов по городу – 97.

Зарегистрировано очагов поражения – 89.

Работали: 3912 команд городского МПВО, 52 команды местного МПВО, 17 дружин РОКК и 21 группа самозащиты жилых домов.

Раздел ленинградской промышленности. Она всю себя отдала фронту. Турбогенераторы здешних заводов к концу блокады шли в Комсомольск, Рубцовск, Баку, Брянск, Сталиногорск, в Донбасс – Макеевку, Горловку, Кадиевку.

Табачная фабрика, выпускавшая до войны папиросы «Фестиваль», «Зефир», «Северная Пальмира», парфюмерная фабрика и фабрика кефира во время блокады работали на оборону. А теперь мы снова видим в витрине духи «Белая ночь» в чуть менее нарядной упаковке и бутылочки с кефиром, но уже не молочным, а соевым.

Раздел общественного питания. Продукты и меню ленинградских столовых в дни блокады.

Корьевая мука, сметки (то есть сметенные отовсюду остатки) шли на лепешки.

Белковые дрожжи – на первые блюда.

Декстрин (технические отходы) – на оладьи, запеканки, биточки, котлеты.

Мука льняного жмыха – на вторые блюда.

Альбумин – на первые блюда.

Целлюлоза – на оладьи, запеканки, биточки, котлеты.

Гонка (отработанная деталь текстильной машины, изготовленная из свиной кожи) – на суп, студень, котлеты.

Столярный клей и мездра – тоже на студень.

На одной из полок – «осветительные приборы»: лучина, фонарь «летучая мышь», плошки, пробирки, банки, свечи.

Тут мы переглянулись, вспомнив эти мучительные пустотелые свечи из неизвестного состава, в которые фитиль не проходил в центре, а вылезал наружу с боков, шипя и погасая.

Но особенно долго, очень-очень долго, стояли мы перед витриной, оформленной в виде булочной. Это было окно, густо заросшее льдом, только в центре неровно оттаявшее от скупого тепла двух коптилок.

И в этом просвете весы: на одной чашке четыре малые гирьки. На другой – 125 граммов хлеба, то, что большинство ленинградцев получало с 20 ноября по 25 декабря 1941 года.

Над весами, в стеклянной колбе, мука того времени. И ее состав:

Мука ржаная дефектная – 50 %. Соль – 10 %. Жмых – 10 %. Целлюлоза – 15 %.

Соевая мука, отбойная пыль, отруби – по 5 %…

После выставки И. Д. пошел в город по делам, а я осталась посидеть на скамье в Летнем саду.

Благоуханный, в нежной зелени, сад был прекрасен. По дорожкам бегали дети в венках из одуванчиков. Солнечные блики падали на памятник Крылову, с которого уже начинали снимать деревянный футляр.

Солнце, тепло, тишина, еле слышное шевеление листьев… Я сидела как зачарованная.

Рядом со мной села женщина, изжелта-бледная, с одышкой. Это была еще блокадная бледность. Я вспомнила: 50 процентов муки ржаной дефектной.

Отдышавшись, женщина сказала, что ей много лучше, что она уже ходит теперь без посторонней помощи, и спросила, правда ли, что «открыт второй фронт». Она только что слышала об этом в трамвае.

Но я сама ничего не знала. Я ушла из дому утром, да и радио у нас все еще не работает.

Я поспешила домой. И там я узнала, что все правда. Союзники высадились в Северной Франции.

7 июня 1944 года

Мы едем в Москву, очевидно, в понедельник 12-го.

12 июня 1944 года

Демон порядка совершенно овладел мной и терзает меня, как хочет. Сегодня увидала себя в унизительной позе под столом в поисках любимой тряпки, которую так-таки и не нашла.

«Зеленая дверь» моей работы окончательно заслонена вещами, укладкой, штопаньем, еще раз штопаньем. Фартук прирос ко мне, как дьявольская печать. Ужас что такое! О прозе и стихах стараюсь не думать: слишком жутко становится…

Я готовлюсь к выезду в Москву, как союзники готовились к вторжению… Я даже точно не знаю, что там, на фронте. Отсутствие радио превратилось в подлинное бедствие. Газет почему-то сегодня не приносили.

Вчера мы освободили Териоки. Вчера был и радиомитинг в Пушкине (145 лет со дня рождения) Митинг происходил в Доме культуры, бывшей ратуше, как сказала мне Ахматова. Подымаясь по лестнице, она добавила:

«Сколько раз я танцевала здесь». И от этих слов и моя юность пронеслась передо мной. Я вспомнила себя совсем юной. Над книгой Ахматовой (литературно она гораздо старше меня, хотя человечески, вероятно, не очень).

И вот теперь мы, постаревшие – я совершенно седая, она с сединой, – мы выступаем перед микрофоном в бывшем Царском Селе под далекий (а иногда не слишком) гул рвущихся мин. Это работают саперы, разминируя окраины города.

Снова перелом жизненный… Вот и тетрадь эта идет в папку. Москву начну с новой тетради…

Прощай, Ленинград! Ничто в мире не изгладит тебя из памяти тех, кто прожил здесь все это время.

1941–1944

Вклейка

Военные плакаты на Казанском соборе в Ленинграде. 1941 г.

Жители Ленинграда слушают сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз. 22 июня 1941 г.

Моряки уходят на фронт. Ленинград. 1941 г.

Ленинградцы спасаются в бомбоубежище от воздушных налетов врага. 1941 г.

Зенитные установки охраняют небо над городом. Ленинград. 1941 г.

Военный патруль возле Кировского завода.1941 г.

Жители блокадного Ленинграда набирают воду из разбитого водопровода на обледенелой улице. Зима 1942 г.

Композитор Дмитрий Шостакович сочиняет Седьмую симфонию в осажденном Ленинграде. Кадр из хроники. 1941 г.

Строительство военной дороги на заснеженном поле под Ленинградом. 1942 г.

Часовой у входа в Эрмитаж. Зима 1942 г.

Горожане убирают снег на Невском проспекте. Зима 1942 г.