Подняв портсигар, Икер несколько секунд держит его в руках, прежде чем отдать Дарлинг. Обратная его сторона не менее интересна: довольно подробная и в то же время стилизованная карта части какого-то материка. Перед глазами Субисарреты проносятся SYRIA, LEBANON, SAUDI ARABIA.

Lebanon, должно быть, Ливан, через него, как и через остальные страны, пунктиром проходят линии, напоминающие проложенный на карте маршрут.

– Интересная вещица…

– Старинная, – замечает Дарлинг. – Она со мной уже много лет.

– Тот, кто управляет яхтой, не слишком внимателен к пассажирам, вы не находите? А кстати, кто ею управляет?

– Парень из местных. Хозяин яхты порекомендовал его мне как человека, хорошо знающего свое дело.

– Так это не ваша яхта?

– Конечно, нет, – снова эта улыбка! – Я не настолько богата, чтобы содержать яхту. Она принадлежит моему старинному приятелю.

Странно, но упоминание о приятеле не очень нравится Субисаррете. И что это означает – «старинный приятель»? Сколько должно пройти времени, чтобы приятель стал старинным? И какие отношения связывают его и русскую? На почве чего они подружились, если речь идет о дружбе? А если не о дружбе? Именно эта мысль и неприятна инспектору, что-то подобное он испытывал в начале романа с Лусией, когда она вскользь упомянула о своем давнем воздыхателе по имени Эстебан, ничтожном типе, оказавшемся администратором зала в супермаркете. Место работы Эстебана Икер выяснил самостоятельно и даже ездил взглянуть на то, как этот перец рассекает супермаркет на дешевых роликах. Ничего выдающегося он не увидел, и ревность к Лусииному бывшему тут же сошла на нет. А ведь первое упоминание о лохе-роллере вызвало у Субисарреты именно ревность.

Но нельзя же всерьез говорить о ревности сейчас?

Конечно, нет.

– Ваш приятель живет в Сан-Себастьяне?

– Нет, но у него здесь дом. И иногда он зимует здесь, если выдастся свободный месяц или полтора. Правда, это случается очень редко. Мой приятель – чрезвычайно занятой человек.

– И он не предложил вам поселиться у себя? И вашим кошкам… Было бы намного комфортнее в доме, чем в гостинице, где нет условий для содержания животных.

– Я не люблю обременять своих друзей. Тема закрыта или вам бы хотелось узнать имя приятеля?

Еще бы не хотелось! Узнать имя, а еще лучше – род занятий таинственного владельца яхты означало бы лучше узнать саму Дарлинг. Но Субисаррета решает не демонстрировать неуместное любопытство.

– Что вы! Ваша частная жизнь меня, как инспектора полиции, не интересует.

– А что вас интересует как инспектора полиции?

– Девочка.

– Лали?

– Мы говорили об этом вчера… Мне бы хотелось расспросить ее о мужчине из двадцать шестого номера.

– Лали все время находилась со мной или с Исмаэлем. Или с нами обоими…

– Но я застал ее в номере убитого в полном одиночестве, разве нет? Судя по всему, она любознательный и смышленый ребенок. И к тому же довольно общительный. Вдруг она знает что-то, чего не знаете вы?

– Вряд ли.

– И все же я хотел бы поговорить с ней.

– Хорошо, – сдается, наконец, Дарлинг. – Вы хотите допросить ее прямо сейчас?

– Поговорить! – Субисаррета молитвенно складывает руки на груди. – Ни о каком допросе и речи быть не может. Это будет дружеская беседа…

– Я могу при ней присутствовать?

– Мне бы хотелось поговорить с ней с глазу на глаз, но… как вам будет угодно.

– Хорошо. Может быть, все же вина? Раз бутылка уже откупорена?

– Пожалуй.

Только теперь Субисаррета обращает внимание на винную этикетку, «ARO» написано на ней. Совсем небогатая гражданка Швейцарии в состоянии позволить себе вино ценой в двести евро за бутылку. Но не только это удивляет (а лучше сказать – потрясает) инспектора. Красное сухое «ARO» всегда было любимым вином Альваро Репольеса, – вот почему Икер хорошо осведомлен о цене. Пару бутылок Альваро прихватил даже в Доломитовые Альпы. Но почему из всех возможных вин Дарлинг выбрала именно это?

– Я смотрю, вы разбираетесь в испанских винах, Дарлинг.

– Совсем не разбираюсь.

– И тем не менее выбрали одно из лучших.

– Мы как-то пили его с моим приятелем… Тем, кому принадлежит яхта. Мне оно понравилось, и я запомнила название. Вот и все.

Дарлинг протягивает наполненный бокал к такому же наполненному бокалу инспектора. И после того, как они с тихим звоном соприкасаются, произносит:

– Ваше здоровье, инспектор. Желаю вам побыстрее схватить убийцу.

– Не думаю, что это будет просто. Слишком запутанное дело.

– Мне почему-то кажется, что вы его обязательно распутаете…

– Хотелось бы в это верить… Я ведь спросил вас о вине не просто так.

– Нисколько не удивлена. Инспекторы полиции ничего не делают просто так, не правда ли?

– Это не потому, что инспекторы полиции одержимы желанием доставить неудобство хорошеньким женщинам. Просто «ARO» – любимое вино моего друга, очень известного художника. Альваро Репольес. Никогда о таком не слышали?

Сделав пару глотков из бокала, Дарлинг смотрит сквозь него на Субисаррету.

– Нет. Не слышала.

– Исмаэль сказал мне, что вы собираете картины…

– Когда это он успел?

– Вчера, после того как вы покинули нас, мы довольно содержательно поболтали. О том о сем. А живопись, как-то пришлась к слову.

– Вообще-то, Исмаэль не такой уж большой любитель живописи.

– Он сказал, что любитель живописи как раз вы.

– Что ж, это правда. У меня в коллекции есть несколько любопытных испанцев. Но… Как вы сказали? Альваро…

– Альваро Репольес.

– Альваро Репольес в их число не входит. А что, имеет смысл познакомиться с ним и посмотреть его работы?

Можно ли доверять лицу-папоротнику? За время их беседы некое подобие волнения возникло на нем лишь однажды, когда Субисаррета упомянул покойную мать девчонки и Исмаэля. Все остальное время оно оставалось безмятежным, безмятежно и сейчас.

– Вряд ли вы сможете познакомиться с ним, Дарлинг. Дело в том, что Альваро пропал несколько лет назад.

– Что значит «пропал»?

– Уехал из города и не вернулся. И все мои попытки обнаружить его оказались безуспешными.

– Вы же инспектор полиции…

– Я занимался этим делом как частное лицо.

Щелкнув маленькой изящной зажигалкой, Дарлинг прикуривает очередную самокрутку. И у Субисарреты снова начинает кружиться голова: так силен дух чернослива, а может, вишни, или чего-то еще, трудноуловимого, но притягательного. К тому же в нем возникает желание рассказать Дарлинг о мальчике Альваро, и о мальчике Икере, и о солнечной стороне улицы Эскарос. И о кафедральном соборе, о птичьей клетке, о деде с бабкой, и о матросском костюме, спрятанном в шкафу. Рассказать обо всех своих, по-детски невинных, страхах; о подростковых фантазиях, которые невинными не назовешь. Ни одна женщина, включая Лусию, так и не смогла спровоцировать Икера даже на копеечную откровенность, а эта русская…