– Что-то не припомню такой кофейни… Это ведь простительно? Мы много путешествуем, и если бы я запоминала все заведения, где приходилось пить кофе… Уфф… Это какое-то особенно выдающееся место?

– Просто кофейня…

– Знаменитая тем, что вы увидели в ней меня? Поверьте, я не совершила ничего противозаконного. Ни в Брюгге, ни где-либо еще. Меня не разыскивает Интерпол, за мной не ведут охоту ни ФБР, ни… та организация, которую в мире привыкли называть КГБ, и… у меня безупречная биография.

Субисаррета повел себя как дурак. Улыбка Дарлинг – совсем близко, она сверкает на солнце подобно золотой рыбке в прозрачных водах, но подцепить ее на крючок не представляется возможным. Так же как и саму русскую.

– Охотно верю вам, Дариа.

– Знаете что? С русскими именами вы справляетесь не очень. Зовите меня Дарлинг, это не так режет слух. А вас я все же буду звать инспектор. Чтобы не забывать, что вы всегда находитесь при исполнении. И любое, сказанное мной слово, может обернуться против меня.

– По-моему, вы излишне драматизируете. К вам у меня нет никаких претензий.

– Надеюсь. Инцидент с Брюгге можно считать исчерпанным?

– Разумеется.

С тех пор как «Candela Azul» покинула причал, прошло минут десять, а Субисаррета еще не видел ни Исмаэля Дэзире, ни маленького ангела. Есть ли на яхте еще кто-нибудь, кроме семейки из Швейцарии? Наверняка. Управлять яхтой – большое искусство, вряд ли оно по силам саксофонисту и восьмилетней девчонке. Отсюда, с кормы, яхта просматривается лишь в незначительных подробностях, единственное, что видит Субисаррета, – небольшой столик прямо перед трапом, ведущим вниз (к каютам или каюте), и три складных деревянных кресла из комплекта садовой мебели. На каждом из них лежит по веселенькому клетчатому пледу.

– Вы поможете мне открыть вино, инспектор?

– Конечно.

Пока Икер возится со штопором и бутылкой, Дарлинг достает из корзины фрукты, орешки и тонко нарезанный сыр; последними извлекаются два узких высоких бокала. После того как импровизированный стол накрыт, Дарья садится на ближайшее к трапу кресло и забрасывает ногу на ногу.

– Отличный день, не правда ли, инспектор?

– Для меня он был довольно хлопотным. Учитывая вчерашний вечер и обстоятельства, при которых мы с вами познакомились.

– Убийство, ах да… Как продвигается расследование?

– Расследование только началось, так что вопросов больше, чем ответов. Хотя и вскрылись некоторые любопытные подробности…

– Относительно покойного?

– И покойного тоже. А так же кое-кого из его окружения. Гостиничного окружения, я имею в виду.

Лицо Дарлинг по-прежнему безмятежно, глаза полуприкрыты. Она наслаждается солнцем и легким бризом, и ничто не может этому помешать, а уж тем более такая малость, как разговор об убийстве.

– В преступлении замешан кто-то из обслуги?

– Я бы не был так категоричен, но… Скажем, кто-то из обслуги знает об убийстве больше, чем кажется на первый взгляд. Вам знаком Виктор Варади?

– Кто это?

– Ночной портье «Пунта Монпас». Скромный юноша с длинными волосами, любитель мармелада. И кажется, любитель кошек.

– Погодите… Я знаю этого юношу. Несколько дней назад он передал две маленькие банки консервов для наших ориенталов.

– Зачем?

– Откуда же мне знать?

– Вы не просили его купить консервы?

– Нет, конечно. Я думаю, это был жест симпатии. Тем более вы сказали, что портье – любитель кошек. Это все объясняет.

– Ночной портье был знаком с вашими кошками?

– Не думаю. Кошки ведь остаются в номере, когда мы уходим на прогулку.

– Вы запираете их?

– Мы закрываем номер.

– И из номера не выходят?

– Мы закрываем номер.

– Девочка искала одну из ваших кошек в номере, где произошло убийство, – Субисаррета еще не решил, стоит ли говорить Дарлинг о вторжении ориенталов к Виктору Варади на ресепшен. – У нее были основания для поисков?

– Лали ведь никого там не нашла, не так ли? Кошки были со мной.

А еще – с Виктором Варади в утро убийства. Он поднимался по лестнице, а кошки сопровождали его, точно так же… как сопровождали саму Дарлинг прошлым вечером! Субисаррета как-то упустил этот момент из виду, но теперь почему-то вспомнил.

Кошачий эскорт имел место в обоих случаях. Но в случае с Виктором он закончился окровавленной рубахой в корзине с грязным бельем. Что за тварей привезла эта семейка в расслабленный летний Сан-Себастьян?

– Судя по всему, это какие-то необычные кошки…

– Мы очень привязаны к ним, – уходит от прямого ответа Дарлинг. – Я и дети.

– Дети?

– Простите… Я так давно с ними, что привыкла считать Ису ребенком. Хотя он, конечно, никакой не ребенок. Вполне взрослый и самостоятельный человек.

– Насколько давно?

– Последние пять лет мы не расстаемся. С тех пор как погибла их мать.

– Она была вашей родственницей? Подругой?

– Можно сказать и так. Подругой, да.

– Настолько близкой, что вы добровольно взвалили на себя заботу о ее детях?

– Настолько. И… я бы не хотела это обсуждать.

Лицо-папоротник все еще кажется безмятежным, но что-то в нем неуловимо изменилось. Женщина с фотографии, впервые увиденной Икером в номере саксофониста, имеет какую-то странную власть над членами своей семьи, – даже мертвая. Да и считают ли они ее мертвой? Ведь на невинную реплику Субисарреты, что мать гордилась бы талантливым сыном, последовал ответ: «Надеюсь, она гордится».

Вот так, «гордится» в настоящем времени, не больше и не меньше.

Оказывается, Дарлинг курит.

Не сигареты – самокрутки. Это легко понять по темно-коричневой бумаге и запаху, отличному от обычного сигаретного. Запах чернослива кружит голову Субисаррете, а может, она кружится из-за маневра, который только что совершила яхта, огибая левую оконечность острова Санта-Клара. Инспектора обдает брызгами; фрукты, орешки и сыр смещаются к краю стола, бокалы вот-вот готовы упасть. Субисаррета подхватывает их, а Дарлинг – распечатанную бутылку с вином. И все же уследить за всем не получается: какой-то небольшой предмет, ослепительно сверкнув на солнце, со стуком падает на палубу.

Портсигар.

Тонкий, с изысканным рисунком на верхней крышке, Икер успевает рассмотреть несколько пальм, какие-то строения, фелюгу и парочку на верблюде. Типичный ближневосточный пейзаж. Судя по звуку, который издал портсигар, соприкоснувшись с палубой, сделан он не из алюминия. Металл подороже, скорее всего, серебро.