В 1938 году тридцатичетырехлетняя Кора Дюбуа приехала с карточками Роршаха на вулканический остров Алор в нидерландской Ост-Индии, расположенный восточнее Бали к северу от Тимора. Этот остров размером около пятидесяти миль в длину и тридцати в ширину можно было пройти от края до края за пять дней в окружении строгих, почти вертикальных скал и крутых ущелий да небольшого количества сельскохозяйственных угодий, где выращивали кукурузу и рис, а в сухой сезон — маниоку. Население составляло семьдесят тысяч человек, сообщества были изолированы друг от друга особенностями ландшафта, на острове говорили на восьми разных языках и бесчисленных диалектах. После нескольких конных путешествий вглубь острова и продолжительных переговоров с раджой Алора Дюбуа решила, куда она отправится, — в деревню Атимеланг, где на площади в одну милю проживали шестьсот человек.

Отправляясь туда, она помнила о двух фундаментальных установках: культурные различия очень важны, но при этом изначально все люди одинаковы по сути. Нам всем нужно есть, писала она, и кто-то из нас утоляет голод тостом и кофе в восемь утра, салатом и десертом в полдень и сбалансированным ужином из трех блюд в семь часов вечера. Другие едят две пригоршни вареных кукурузных зерен и зелень на рассвете, мясо и рис в тарелке из тыквы вечером и легкие закуски в течение дня. Это одинаково разумная реакция на наши человеческие нужды: всех нас объединяют «базовые сходства», и все мы адаптируемся к «повторяющимся и стандартизированным переживаниям, отношениям и ценностям, которые происходят во многих контекстах и которым подвержено большинство людей» в конкретной культуре. Взаимодействие между культурой и базовым складом нашего тела и ума приводит к «культурно предопределенному структурированию личности», свойственное большинству людей в отдельно взятой культурной общности, но не всем и не повсеместно.

То, что привело Дюбуа в отдаленный Атимеланг, было не «эзотерическим упражнением», а поиском, цель которого — понять, что делает нас такими, какие мы есть: «В самой простой своей форме вопрос таков: почему американец отличается от алорцев? То, что они разные, — следствие естественных причин, но прежние объяснения этих причин, от климатических до расовых, оказались до обидного куцыми и неполными». Более убедительные ответы давал тонкий подход, настроенный на взаимодействие между культурными институтами и психологическим характером.

Дюбуа провела в Атимеланге восемнадцать месяцев. Она выучила местный язык, дала ему название Абуи и была первой, кто придал ему письменную форму. Она расспрашивала людей, собирала информацию о воспитании детей, подростковых ритуалах и семейной динамике, записывала длинные автобиографии многих жителей деревни. Она обнаружила, что алорцы в наблюдаемой общине эмоционально хрупкие и возбудимые, они часто вступали в словесные и физические стычки и в семье, и вне ее. Эти качества, наряду с другими, составляли их «культурно предопределенное структурирование личности».

Но ей нужно было поставить свои впечатления на более прочную объективную основу. Так что по возвращении в Америку она передала собранные автобиографии и другие данные Абраму Кардинеру из Колумбийского университета, известному в то время теоретику психоанализа (и автору книги «Индивидуум и его общество», 1939). Не сообщая о результатах анализов Кардинера или своих собственных наблюдениях, она передала протоколы теста Роршаха, полученные от семнадцати алорских мужчин и двадцати женщин, еще одному коллеге — Эмилю Обергольцеру.

Все трое пришли к одним и тем же выводам касательно алорцев. Обергольцер, к примеру, обнаружил, что «алорцы подозрительны и недоверчивы… Постоянные опасения являются неотъемлемой частью их естественной и обычной эмоциональной ориентации. Их не только легко расстроить или напугать, они легко впадают в страсть. Должно быть, там имеют место эмоциональные всплески и перепады настроения, гнев и ярость, иногда приводящие к насильственным действиям», — именно то, что Дюбуа видела своими собственными глазами. Их анализы людей, чьи автобиографии собрала Дюбуа, которых Кардинер подверг психоанализу на расстоянии, основываясь на документах, и чьи тесты Роршаха обработал и интерпретировал Обергольцер, также сошлись.

В письме к Рут Бенедикт в феврале 1940 года Дюбуа назвала такое совпадение не менее чем ошеломляющим: «Суть вопроса заключается в том, совпадают ли индивидуальные данные с анализом Кардинера, касающимся общественных отношений. Кажется, что тесты Роршаха дают ему полное подтверждение. Обергольцер и я все еще работаем над ними, и Обергольцер действует крайне осторожно. Если индивидуальные материалы подтвердят анализ Кардинера, я на радостях напьюсь. Это будет слишком чертовски здорово, чтобы быть правдой». Она признала, что анализ Кардинера подозрительно соответствовал ее собственным впечатлениям; возможно, она непреднамеренно выбрала самые перспективные материалы или исказила данные, которые ему дала. «Но я не могла подделать тесты Роршаха. Обергольцер не знает других подтекстов, и он столь же взволнован, как и я. Он не знает ничего об их культуре, кроме того, что необходимо знать для толкования ответов. Он видит в этом триумф для тестов Роршаха, а я — для всего дела интерпретации данных социологии методами психологии. Потрясающе, правда?»

К тому времени Дюбуа работала на одном из факультетов в колледже Сары Лоуренс, где тесты Роршаха уже применяли весьма активно. В 1941 году она закончила писать научную работу «Люди острова Алор», которую опубликовала, включив в нее пространные эссе авторства Кардинера и Обергольцера. Она свела вместе антропологию и психологию.

Как отец и сын Блейлер до него, Обергольцер занимался «тестированием теста». Можно ли узнать из теста Роршаха что-либо полезное, не зная заранее, какова специфика культуры алорцев (какие ответы популярны, а какие — оригинальны, хорошие или плохие, какие детали обычные, а какие — редкие), не зная все измеримые нормы, которые делают возможным подсчет результатов? Реакции алорцев, на первый взгляд, казались определенно инородными. Ответы одной женщины на карточку V («летучая мышь») таковы:

(1) это похоже на ноги свиньи (боковые выступы);

(2) это похоже на козлиные рога (в центре вверху, уши «летучей мыши»);

(3) это похоже на козлиные рога (в центре внизу);

(4) это похоже на ворона (темное пятно в крупной части изображения);

(5) это похоже на черную ткань (половина крупной части изображения).

Тем не менее Обергольцер в итоге заявил, что тест может увидеть сквозь эти поверхностные культурные различия и выявить типы личных профилей, которыми он затем поделился с Дюбуа.

Для Дюбуа ставки были выше: она хотела выяснить, допустимо ли вообще утверждать, что культура формирует личность. Любое подобное заявление заставило бы исследователей ходить по кругу до тех пор, пока у них не появился бы источник информации о личности, независимый от поведения, которое антропологи изучали в описаниях культур. Тест Роршаха как раз и был заявлен в качестве инструмента прямого доступа к личности. Электроэнцефалограф впервые прочертил на бумаге волны активности человеческого мозга в 1934 году, но такой нейротехнологии предстояло еще развиваться и развиваться. Иметь возможность увидеть сквозь культурные различия спрятанную за ними личность при помощи чернильных пятен было бы, как сказала Дюбуа, слишком чертовски здорово, чтобы быть правдой.