Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА 16
Я в ужасе проснулась. Красные цифры на часах показывали, что еще нет и трех. Глаза чесались от слез, а в носу щипало. Я прислушалась — не бодрствует ли кто-то еще, но в доме стояла тишина.
Я на цыпочках спустилась в гостиную. Мама вырубилась на диване с модным журналом на груди, не выключив свет. На полу рядом стоял стакан из-под виски, на журнальном столике пустовала бутылка. В душе у меня снова забурлил гнев. Я не собираюсь бегать от своих проблем. Я на нее не похожа.
Стараясь не шуметь, я отперла входную дверь и выскользнула на улицу. Ландшафт был окрашен сепией, и я отошла от дома посмотреть на невероятно большую луну, словно могла забраться на нее и уплыть в ночи.
Я наслаждалась красотой пейзажа. От теплого настойчивого ветерка ночная рубашка облепила мое тело. Он гулко и однообразно свистел над песками, разнося на большие расстояния голоса пустыни. Я услышала шелест полыни, потом сильный порыв взвихрил песок и бросил его о стенку амбара со звуком, напоминающим скрежет когтей.
Я почти никогда не выходила на улицу босиком. Жесткий гравий приятно массировал ступни. Порыв ветра задул в лицо волосы, напомнив, как мама часто трепала мне челку, когда я была маленькой. Я улыбнулась и обеими руками стала приглаживать их, чувствуя, как теплый воздух щекочет подмышки, влетая в рукава ночной рубашки.
Самки страусов бродили по загону, а самцы сидели на гнездах. В толпе птиц я выделила тех, кого знала по именам: Тео, Упанова, Леди Лил. Я все еще не могла забыть, как та самка смотрела на меня вчера, когда мы с Мэттом копали могилы для трех ее умерших сородичей.
Я протянула руку через ограду и, взяв одну птицу за клюв, игриво потянула его на себя. Страусиха отступила, затем развернулась, чтобы клюнуть меня в руку, а я снова попыталась поймать ее, как всегда делала бабушка Хелен. Наша возня привлекла внимание двух других самок, и они приблизились. Потом подошли и самцы, и их черные перья смешались с бледно-коричневым оперением самок. Я протягивала к ним руку, желая дотронуться до всех страусов в загоне и стараясь оделить вниманием каждого, и чувствовала себя при этом рок-звездой на концерте, которая касается ошалевших от восторга фанатов. Наконец руки у меня устали, и птицы разбрелись по загону. Самки сбились в стайки, а самцы вернулись к своим гнездам.
Когда один из них опускался на землю, я заметила под ним что-то белое и круглое. Придерживая подол ночной рубашки, чтобы ветер не задирал его к талии, я пролезла через забор и поспешила к гнезду. При моем приближении самец наклонил голову в сторону.
Я выставила вперед руку, словно предлагала ему угощение. Он потянулся к ней, тяжело поднялся, и я увидела идеальное белое яйцо, чуть ли не сияющее в лунном свете. Уведя птицу чуть дальше, я притворилась, что бросила воображаемое подношение. Этого было достаточно, чтобы отвлечь самца. Я кинулась к гнезду.
Наконец-то! Я схватила яйцо и взвесила его в руках, потом подняла повыше и стала рассматривать изящный изгиб в лунном свете. Подолом рубашки я вытерла с кремово-белой скорлупы пыль и снова подняла яйцо. Оно было безукоризненно.
Вдруг ночную тьму прорезали яркие лучи, промелькнувшие по загону. Ко мне приближались включенные фары. Я крепко прижала к себе яйцо, удивляясь, как быстро движется машина — она неслась по подъездной дороге на безумной скорости.
Свет фар дико вилял, выхватывая из темноты силуэты страусов. Когда пикап пропорол забор в противоположном конце загона, я невольно попятилась; металлическая ограда заскрипела, порвалась, и покореженные звенья отскочили в стороны. Страусы отбежали с пути машины, махая в ночи крыльями. Из-под колес поднялся фонтан песка, подхваченного ветром. Я прикрыла рукой глаза, защищая их. Встревоженные птицы забегали в разных направлениях, распушая перья. Это был черный «сильверадо» дяди Стива.
Я села на корточки и чуть не уронила яйцо, но, зная, что перепуганные страусы затопчут этот драгоценный дар природы, крепче прижала его к себе, отходя все дальше в глубь загона. Суетящаяся стая прикрывала меня, но эта защита истончалась с каждым мигом, поскольку птицы нашли брешь в заборе и сиганули в пустыню.
На втором этаже в доме зажглось окно. Дядя Стив вывалился из пикапа.
— Таллула! — заорал он, увидев свет. Он стоял спиной ко мне. — Выходи, стерва! — Перевязанная рука упала вдоль тела.
Я не хотела сталкиваться с ним одна, босая, в ночной рубашке, с хрупким яйцом в руках, но нельзя было пускать его в дом, где находились тетя Кристина и девочки, включая беззащитную малышку Грейс.
— Я здесь, — произнесла я.
Он крутанулся на месте, как флюгер во время торнадо, но не заметил меня и снова повернулся к дому, как будто решил, что мои слова ему послышались.
— Я здесь, — повторила я.
В доме зажглось еще одно окно на втором этаже.
Дядя Стив, качаясь, направился ко мне и, заслонив собой свет фар, превратился в силуэт с красным огоньком сигареты, болтающейся в углу рта. Ее тлеющий кончик перемещался из стороны в сторону и остановился, когда дядины глаза привыкли к темноте и он увидел меня.
— Что это ты тут делаешь ночью? — прорвался сквозь ветер его голос.
— Извини, что я ранила тебя.
— Поздновато раскаиваться, — ответил он.
— Понимаю. Но мне правда очень жаль, — сказала я. — Однако ты должен остановиться, — с мольбой в голосе произнесла я. — Ты убил моих птиц и мог убить тетю Кристину и девочек, перерезав тормозные шланги в их машине. Ты сходишь с ума.
— Ничего подобного, — возразил он и здоровой рукой достал что-то из кармана джинсов. Металлические лезвия сверкнули, поймав свет фар из-за его спины. Это был секатор. — Я прекрасно отдаю себе отчет, что делаю.
— Дядя Стив, — взмолилась я. Глупо было пытаться его образумить. Я попятилась. Он направился ко мне. Огонек