– Чтоб его там тролли взяли! – буркнул Ингвар.

К своей встрече Ингвар и Мистина уже знали, что о судьбе Хельги Красного ничего неизвестно по обе стороны пролива. И, что куда хуже, ни с одним из них не обнаружилось Эймунда. Плесковская рать оказалась в Босфоре разорвана на две части; при основном войске плесковичей нашлось около сотни, под началом чудского старейшины по имени Искусеви, но и они не знали о судьбе своего воеводы. Оставалась слабая надежда, что он все-таки прорвался за строй хеландий и ушел вперед вместе с Хельги.

– И если мы еще без Эймунда вернемся… – все же сказал Мистина.

Глядя друг на друга, они с Ингваром думали одно и то же. При мысли об Эймунде оба видели перед собой яркие голубые глаза, так похожие на глаза княгини. Эльга не говорила им, мужу и зятю, никаких слов вроде: «Берегите его» или «Поручаю его вам». Семнадцатилетний Эймунд был взрослым мужчиной, подготовленным к походу настолько хорошо, насколько это возможно для здорового парня высокого рода. Поручать его старшим, будто дитя, означало бы оскорбить и его, и род Олегов, и Плесковскую землю.

Но если они вернутся без него, не привезя добычи и славы, способных утешить княгиню в потере брата… Мало у какой сестры найдется настолько великодушное сердце, чтобы не обвинить вождей похода, хотя бы молча.

И недаром же богини судьбы – женщины, что у славян, что у норманнов. Кого покинула удача, от того и жена может улететь белой лебедью за оконце…

– Пока жив, я не отступлю от того, чего добился! – отрезал Ингвар. – Я не стал бы разворачивать войско назад, даже если бы некому было меня заменить. Умер бы прямо в лодье, но в походе! Но у меня есть вы, братья. Мы еще дома все решили. Ты, Свенельдич, возглавишь поход вместо меня. На Царьград не пройти, так идите дальше на восток.

– А ты куда? – спросил Фасти. – До Киева-то в обратный путь вдвое больше времени займет, чем мы сюда добирались.

Такой путь раненому князю было не одолеть.

– Спасибо царю Симеону, тут Болгарское царство под боком, – улыбнулся Тородд.

– Но Петр – союзник Романа, – напомнил Фасти. – И зять в придачу.

– По пути сюда он нас не трогал. Даже ради брата родного из своего Преслава носа не высунул.

– По пути сюда нас было полных двадцать тысяч, все мы были живые и здоровые. А тут Ингвар поедет раненый, да с ним другие раненые – так ведь? А дружины ты сколько хочешь взять с собой?

Чтобы перевезти чуть меньше сотни раненых, требовалось не менее двадцати лодий. А значит, не менее четырех сотен здоровых отроков, способных сидеть на веслах. Столько людей у Ингвара здесь, на Иероне, нашлось бы, но обнаружились новые трудности. И чтобы разрешить их, братья созвали всех бояр.

Выйти назад в море на тех лодьях, что стояли у причала, русы не могли – их не пропустили бы хеландии. Оставалась лишь возможность забрать людей тем же путем, каким сюда попали Тородд и Мистина – через морское побережье к западу от Боспора Фракийского. И темной ночью увезти на запад, моля богов, чтоб греки вовсе не поняли, что произошло, и не снарядили погоню.

– Ну, братья и дружина! – усмехнулся Мистина, окидывая взглядом удрученные сложной задачей лица – частью с опаленными бородами и красными пятнами ожогов, с засохшей коркой от Колояровых мазей. – Пустим шлем по кругу, и давай каждый кидай ума, сколько есть. Авось вместе и надумаем что…

* * *

Шло новолуние, с ясного неба светили только звезды. Море казалось угольно-черной бездной. Русы радовались темным ночам, но греки их проклинали. Зная, что скифское войско стоит совсем рядом, патрикий Феофан не находил покоя. С приближением ночи ему начинало мерещиться, что из тьмы уже подкрадываются скифы на своих лодках – десятках, сотнях! – вооруженные копьями, топорами, железными крючьями, чтобы закинуть их на борт хеландии и лезть, лезть будто муравьи – сотнями, тысячами… Русы славятся своим умением захватывать корабли на воде. Это они и намеревались сделать в тот день в проливе, пока на них не обрушился «влажный огонь». И если в темноте дозорные не сумеют скифов заметить вовремя – у тех может получиться. Поэтому патрикий Феофан приказывал по ночам не зажигать огней на судах, чтобы не выдавать скифам их местонахождение. Была у него мысль время от времени давать огненный залп в сторону вражеской стоянки – для устрашения и освещения заодно, однако после раздумий он от нее отказался. Этим он уж точно указал бы врагу, где их искать, а нельзя же палить всю ночь! Запасы горючей смеси не бесконечны.

Что скифы некий замысел в этом роде вынашивают, Феофан не сомневался. Каждую ночь он посылал хеландию пройтись вдоль побережья на восток, и стратиоты видели скифские костры совсем рядом – за полосой мелководья близ реки Ребы. Зачем они остаются здесь, в такой близи от Боспора Фракийского, если не ради надежды все же прорваться к столице?

Но и сейчас скифы не сидели сложа руки. Днем в ясное небо поднимались столбы дыма. Русы разоряли оба берега пролива. Зенон, доместик схол, каждый день проклинал свое бездействие: если бы его люди были на берегу, да при своих лошадях, да василевс приказал бы им напасть на скифский стан… Его не смущало даже огромное численное превосходство врага: он клялся головой святого Димитрия, что порубил бы их, не готовых к столкновению с конным строем, так, чтобы они убедились в превосходстве ромеев в бою не только на море, но и на твердой земле.

Но лошади тагмы схол остались в конюшнях, а разрешения на высадку Феофан дать не мог, не желая расставаться с наиболее боеспособной частью каждого страта. Игемонам оставалось лишь прохаживаться по палубе, наблюдая с одной стороны бирюзовую гладь моря, блестящего под солнцем, как вышитое золотом шелковое платье, а с другой – навевающие горечь, ярость и тоску дымные столбы над берегом. То в одном месте, то в другом.

Глядя на эти дымы над западным берегом пролива – там, где Красивое Поле, гавань Терапия, знакомая ему церковь Святой Параскевы, городок Неаполь[30], – Феофан и впрямь колебался. Там залив Сосфений, а близ него святое место, где совершал свой подвиг Даниил Столпник. Столп, на котором отшельник провел в посте и молитве тридцать три года, и сейчас еще виден с воды.

В этих самых местах архангел Михаил когда-то явился аргонавтам и пообещал свою помощь; в память об этом они изготовили его статую, и ее видел много лет спустя святой Константин август. В честь архангела Михаила святой Константин построил там храм – наверное, сейчас и он разграблен, сожжен, а служители убиты! Мелькала мысль, что появление грозного Архистратига, главы святого воинства ангелов и архангелов, перед скифами сейчас было бы куда более уместно, чем во времена язычника Ясона, но Феофан гнал ее. На все Божья воля. И, положа руку на сердце, приходится признать: Романия заслужила праведный гнев Господень!

«И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…»[31] – вспоминались Феофану строки Откровения Иоанна Богослова.