В этот раз все иначе.

Янис развязал мешок, начал выкладывать продукты на стол. Килограммов пять соленого сала, столько же колбасы. В берестяных туесках — топленое масло, жиры, в мешочках несколько видов круп, мука, сахар. Около трех килограммов соли, ведро картошки. Хотел возмутиться, но остыл. Картошку на себе никогда не носили — для этого были кони. Сейчас был не тот случай. Неизвестно, сколько ему придется здесь прожить.

В отдельной упаковке лежали спички, несколько восковых свечей. Теплая одежда: штаны, куртка, шапка, рукавицы, нижнее белье. Среди прочего — наспех скиданные в общую массу запасы для охоты. Порох, дробь, пистоны и пули перемешались в дороге. Теперь их требовалось разделять, на что уходило много времени. Для одного человека продуктов хватит на полтора месяца, если экономить и совмещать с добычей — до большого снега.

Прежде всего разложил содержимое по своим местам. Большую часть снеди поднял на лабаз — к остальным продуктам, оставшимся с прошлого года. Скоропортящиеся — картошку, колбасу — решил есть в первую очередь.

Растопив печь, сварил суп в большом, семейном котле. Так они делали всегда, когда были вместе. На четверых готовили много, на вечер и утро. Янис не изменил правилам, надеялся, что, может, к вечеру придут отец и братья. Как бы ни было, ежеминутно ждал их прихода. Надеялся, что «там» разберутся во всем и отпустят их. За ними не было вины. За что арестовывать, уводить в ночь? За то, что у них было крепкое хозяйство?

Всю дорогу, пока Янис шел сюда, он на привалах слушал тайгу. За ним могли организовать погоню или, наоборот, могли догнать на коне Юрис или Андрис. Ночью, когда спал у костра, чудились шаги лошади. Казалось, вот-вот из темноты выйдет кто-то из братьев, остановится, слезет с мерина, подойдет к огню, погреет руки. С усмешкой, посмотрев на тяжелую котомку, скажет:

— Не кажилься, братка. Все нормально, вертаемся домой. Тятя так сказал.

За два дня никто не догнал, не остановил. Но надежда не пропадала, наоборот, росла, как вздувшаяся после дождя речка. Янис не переставал себя тешить мыслями, что будет не все сразу. Пока «там» разберут бумаги, проверят, докажут, пройдет время. Что сегодня вечером или, может, на этой неделе отец и братья придут к нему, и все вернется на места.

Позавтракав, таежник не терял времени даром.

— Здесь каждый день дорог. Не сделаешь сегодня — не догонишь завтра! — говорил глава семейства Веред.

И он был прав. Перед промыслом Янису предстояло переделать много подготовительной работы, чтобы потом, не отвлекаясь по пустякам, заниматься охотой — добывать соболя и белку. Придет отец, спросит с него:

— Чем это ты тут занимался? На нарах валялся?

А если увидит соболью шкурку и несколько десятков белок, довольно покачает головой:

— Молодец! Недаром тут прожил, сухари ел.

Прежде чем начать охотиться, Вереды заготавливали рыбу и мясо. Хариуса ловили в реке, перегораживая ход тальниковыми пряслами. Лосей ловили на тропах, в волосяные петли. В прошлом году они работали вчетвером, вместе работа подавалась легко. Теперь Янису все предстояло делать одному.

Сегодня он решил поставить петли на сохатого. Не беда, что болит и ноет нога, лежать нет времени. Перед тем как покинуть зимовье, взял с полки потрепанную тетрадь, наполовину исписанный карандаш. Черкнул отцу и братьям короткую записку: «Ушел на восход в седловину, вязать конские хвосты. Вернусь вечером. Янис».

Перед тем как поставить дату, призадумался, вспоминая, какое сегодня число. День надо было ставить обязательно, чтобы тот, кто будет читать его запись, знал время ухода. Быстро вспомнив все дни, подсчитал, что с его первого выхода из деревни прошло шестнадцать ночей. Наклонившись над тетрадкой, добавил цифру, месяц и год: «Октябрь 2. 1937».

Налегке, опираясь на палку, шагать легче. Ружье на плече да топор за поясом — вот и все снаряжение, ноги сами несут его вперед. Янису надо пройти по путику на восток, к Рогатой седловине. Там, между двух водораздельных холмов, проходит зверовая тропа.

Обживая охотничьи угодья, дед Яниса, Язепс Иосифович, долго изучал эти места, прежде чем срубить зимовье.

— Надо, чтобы все было под рукой! — говорил он сыну Марису. — Чтобы мясо и рыбу недалеко таскать.

В итоге все получилось, как нельзя лучше. Зимовье Вередов стояло в таком месте, что от него было недалеко до реки и перевала, спрятано оно было подальше от случайных бродяг и любопытного глаза.

Переселившись из Витебской губернии в Сибирь в конце прошлого века, в 1898 году, Язепс быстро понял, что кроме сельского хозяйства в межсезонье можно успешно заниматься таежным промыслом. Благо для этого вокруг было много свободных, не занятых другими охотниками, мест. Он не ошибся. Последующие годы доказали, что умеренная охота и рыбалка несли ощутимый достаток семье. В ловушки и с собаками добывали каждый год по два-три соболя, штук двадцать колонков и горностаев, до трех сотен белок. Два раза в год, весной и осенью, на лошадях вывозили четыре центнера рыбы. Добытое в тайге мясо ели здесь, домой не брали, им хватало своей скотины.

Обустройство охотничьей территории длилось не один год. Со временем от зимовья в виде лепестков ромашки потянулись пять однодневных путиков, с таким расчетом, чтобы к вечеру можно было вернуться назад. На каждом лепестке было срублено около пятидесяти кулемок (живо давящая ловушка, капканы были редкостью). Неподалеку от избушки построена небольшая баня, три лабаза под продукты и пушнину, разборная коптильня, сплетенная из тальниковых прутьев, стена для перегораживания реки, три большие морды (короба для ловли рыбы).

Более тридцати лет прошло с того дня, как Язепс срубил здесь первую кулемку. Она до сих пор цела, возвышается над землей между двух кедров неподалеку от зимовья. Деда нет, умер десять лет назад после переохлаждения. В тот год осень пришла рано. Первые морозы погнали по реке липкую шугу (ледяная каша). Чтобы под ее скоплением не унесло стену, дед долго бродил в ледяной воде, снимая загородку и морды, не допуская к работе сына и внука. Сильно простыл и не смог пережить воспаление легких. В бреду, с высокой температурой деда вывезли на лошадях домой, где наутро второго дня он скончался, не приходя и себя.

До Рогатой седловины подать рукой — около двух верст, одна мера. Это расстояние определил старый Язепс. С некоторых пор он придумал свою меру времени, которая исчислялась не по часам, которых ни у кого не было, а приготовленным обедом или ужином. Варили еду обычно на костре, в большом семейном казане, в который входило четыре четверти (двенадцать литров) воды. Время постановки емкости над огнем до конца приготовления называлось мерой. Дед так и говорил:

— Ходил на гору. Собака соболя загнала. Туда и обратно — две меры.

Таким образом сопоставление расстояния и времени являлось для них своеобразным отсчетом тому или иному отрезку пути. К этому он приучил Мариса, а тот в свою очередь сынов. Сегодня Янису предстояло пройти две меры.