Вдоль ловушек тянется едва заметная тропка. Мужчины натоптали ее за три десятка лет. В некоторых местах упавшие деревья перерублены топором, где-то убраны камни и кусты. Берега небольшого ручья соединяет рухнувший от старости кедр. Сбоку к стволу приделаны перила, чтобы удобнее переходить на ту сторону. Идти легко, быстро.

За переправой начинается зверовая тропа, которая тянется вверх вдоль ручья, поднимается на седловину и спускается к озерам. Сохатые ходят по ней часто, поэтому в некоторых местах она напоминает выбитую в земле по колено канаву. На всем протяжении, в узких местах, в прижимах у скал, Вереды ставят петли. Двигаясь по тропе, лось попадается рогами в ловушку.

Янис осмотрел все следы на ней. В грязи печатались старые и свежие копыта. Звери активно ходили во всех направлениях. Это предвещало скорую удачу.

Перед выходом на седловину, на крутом обрыве между деревьев, обмотанная вокруг пихты, привязана первая петля. Сплетенная из волос конского хвоста руками деда, она была крепка, как железо, гибка, словно кнут. Когда Янис писал в записке: «…пошел вязать конские хвосты…», — он подразумевал петли. Так Вереды между собой их называли.

Прежде чем насторожить ее, он в стороне долго и тщательно натирал свои руки о пихту, чтобы не пахли. Если не обработать ладони, чуткий зверь обойдет это место стороной. Пропитанная смолой петля также не имела чужого для тайги запаха. Сохатые не боялись ее, смело шли по тропе.

Настораживая «конский хвост» на отлов лося, Вереды поднимали ее выше, чем обычно, с таким расчетом, чтобы в нее за рога попался бык и к их приходу оставался жив. Установленная ниже петля могла поймать корову и затянуться на ее шее. Таким образом, охотникам всегда попадались самцы, что без ущерба отражалось на поголовье местного стада. Осенью они добывали всегда только одного лося, которого хватало им на еду до больших снегов. Если попадалось два быка, одного из них отпускали за ненадобностью. У деда Витолса был случай, когда за одну ночь в петли попали три лося. Двух он отпустил, перерезав петли ножом, привязанным к длинной палке. При этом он сетовал:

— Ексель-моксель! Два конских хвоста испортил, опять ползимы новые плести.

С тех пор он выставлял только три «конских хвоста». Их хватало, чтобы обеспечить охотников мясом до выхода из тайги домой.

Янис накинул петлю на сучок соседнего дерева, растянул ее гибкими ветками. Готово! Наклонившись, прошел под ней, шагая по тропе дальше. Очень скоро вышел наверх.

Многие деревья здесь были избиты лосиными рогами, потому Язепс назвал это место Рогатой седловиной. Мелкий пихтач вырван с корнями острыми копытами, свежая земля без травы останется голой до весны. Недавно здесь происходили свадебные турниры. Не хотелось бы оказаться здесь во время гона перед каким-нибудь разъяренным исполином. Среди прочих отпечатков копыт отмечались большие, как копыто тяжеловоза. Вероятно, это был хозяин гарема. Марис рассказывал сынам, что однажды видел его здесь, но стрелять побоялся, настолько он был здоровым и сильным.

Недолго задержавшись, Янис прошел дальше, до второй петли. Также насторожил ее между деревьев, обвил ветками. Сделав несколько шагов, осмотрелся по сторонам, заранее выискивая укрытие на тот случай, если попадется тот сохатый. Через двадцать шагов справа росли три толстых кедра, за которыми можно спрятаться, если на него бросится раненый лось.

Спустившись немного вниз, дошел до третьего «конского хвоста», поднял и его. Идти в этот день по путику дальше не было смысла. Повернувшись, пошел назад, в избушку. Прошло две меры времени, близился обед. Светлые надежды, что там уже его ждут отец и братья, погнали назад. Янис отбросил палку в сторону и, стараясь не хромать, поспешил к зимовью.

Нет, не ждали. Нет, не пришли. Нетронутый суп на холодной печи. Слегка приоткрытая дверь. Перевернутая чашка на столе. Воткнутая в щель бревна ложка. Спички, керосиновая лампа. Кусок бересты у печи для растопки. Легкие тапочки из кожи у входа. Открытая тетрадка с карандашом. Все так же, как утром, когда уходил.

В подавленном состоянии Янис присел на чурку у сеней, долго сидел, слушая тайгу. Сквозь легкий шум ветерка в вершинах деревьев ему чудились голоса людей. В редких призывах птах слышал шорох травы под ногами идущих. Журчание ручейка представлялось звяканьем уздечки. Вспорхнувший неподалеку рябчик напомнил лошадиный храп. Услышав это, парень резко поворачивался в сторону, откуда должны прийти отец и братья. Насторожившись, затаив дыхание, ждал. Потом опускал плечи, потупив взгляд в землю, тяжело вздыхал: показалось.

За избушкой тонко треснул сучок, послышалось шуршание травы, учащенное дыхание. Из-за угла выбежала Елка. Высунув язык, опустив хвост, грязная и мокрая собака, казалось, едва переставляла лапы. Увидев хозяина, радостно заскулила, закрутила задом. Наклонив голову, подошла лизать руки. На своем языке начала рассказывать, где была, чем занималась, как любит его.

Он не оттолкнул ее, обхватил ладонями голову, погладил за ушами, заговорил:

— Вернулась! Ах ты, хорошая! Умница. Где была? Что делала? Чем занималась? Бурундука копала? Смотри у меня, — понизил голос, шутливо пригрозил пальцем, — ругаться буду. Ты же знаешь, что бурундука гонять нельзя. Надо соболя искать.

Та, будто понимая его речь, виновато отвернулась, отошла в сторону под ель. Отряхнулась от грязи и воды, легла на подстилку из хвои, вытянулась во всю длину тела, часто вздыхая боками. Устала!

Янис посидел еще какое-то время, поднялся, пошел в избу топить печь, поставил над огнем котел. В голове роились обнадеживающие мысли: «Придут голодные, с дороги горячего похлебают».

Утро следующего дня разбудило другой заботой. Сегодня надо перекрыть речку, пока не скатилась рыба. Ранний рассвет пропитал за окном толстые деревья матовой синькой — к хорошей погоде. Присев на нарах, взял спички, не зажигая керосинки, затопил печь. Елка, чихнув, заскребла лапой дверь, попросилась на волю. Выпустил ее, занес с улицы казан, поставил греть на плиту. Поднял крышку: супа осталось больше половины. Одному хватит на два дня, на всех будет мало.

Пока нагонялось тепло и грелась еда, сходил на улицу, сделал несколько упражнений. Заниматься утренней гимнастикой с детства требовал отец. Размять тело и согреть мышцы считалось одним из правил перед завтраком и вошло в привычку. Потом умылся в ручье, вытерся чистой тряпкой, бодрый вернулся в зимовье.

За завтраком тщательно вспоминал, что ему снилось. Должен быть какой-то знак: придут сегодня отец с братьями или нет? Однако ничего не прояснилось. Ночью спал крепко, ни разу не поднявшись, чтобы затопить печь или выйти на улицу. Сказывались усталость и процесс выздоровления. Правая нога не доставляла боли, слегка прихрамывая, он мог ходить без палки.

Так и не вспомнив ничего, Янис покормил Елку. Налил несколько черпаков похлебки в деревянное корыто, перемешал с сухарями. Посмотрел в котел: еды осталось не так много, все равно придется варить кашу, — и вывалил содержимое собаке.

Прежде чем идти, написал в тетрадке несколько слов: «Пошел ставить стенку. Приду, накормлю свежим хариусом. Октябрь 3».