так. Хоть ни Корней, ни Меркурий слыхом не слыхали о знаменитом японском фехтовальщике Миямото Мусаси (да он, собственно, ещё и не родился), который едва ли не половину поединков выиграл, выходя с тренировочным деревянным мечом против холодной стали, однако они оба отчётливо представляли, на что способна в умелых руках простая палка. Особенно хорошо это знал отставной хилиарх. Ему не раз приходилось отбиваться обломком копья и от конных, и от пеших.

И вовсе не собирались они поубивать друг друга прямо здесь и сейчас, но натура, сидящий внутри у каждого настоящего солдата зверь, не мог иначе отреагировать на сопротивление, не мог не приготовиться к бою, когда на кону важнейший вопрос – кто здесь главный, кому командовать, а кому подчиняться. Отец Меркурий умом понимал необходимость подчинения и готов был признать главенство старого сотника, вот только не мог он, заслуженный хилиарх, не один раз водивший в бой не только пять сотен гоплитов, но и целую таксиархию, вот так просто подчиниться простому сотнику. По крайней мере, следовало сразу определить условия, на которых придётся признать верховенство воеводы Погорынского. Такие вопросы в случае близких по силе противников без драки никогда не решались. А уж какой будет эта драка, физической или умственной – дело десятое. Вот и сейчас оружие не скрестилось.

– Ты кто таков? – дернув искалеченной бровью, вопросил «владыка всея Погорынья.

Вопрос не блистал оригинальностью, но другой в этой ситуации был бы, наверное, неуместен. Священник решил так же и поэтому ответил. Вот только не уследил отец Меркурий за хилиархом Макарием, не уследил.

– Полутысячник тяжёлой пехоты базилевса Мака… – разнёсся над подворьем командный голос и вдруг запнулся в конце фразы.

– Какой, к хренам, тысячник?! – только и смог вымолвить обалдевший Корней, впрочем, наблюдавшие за всем зеваки и вовсе онемели.

– Полутысячник, – машинально поправил священник и, справившись с собой, продолжил, сопроводив свои слова неглубоким поклоном: – Здрав будь, воевода Кирилл. Дозволь представиться, я новый настоятель здешнего храма отец Меркурий. Вижу, встречают меня, как князя…

Боярин Корней побагровел, как варёный рак. Было от чего. Даже средней трухлявости осиновый пень уловил бы в словах священника неприкрытую издёвку. Однако воевода сумел справился с собой, хоть и не сразу, вновь шевельнул искалеченной бровью, хмыкнул и неожиданно спокойным голосом произнёс:

– Здравствуй, отче! – И… подошёл под благословение.

«Да-а, недаром этот безногий скифский кентарх удержался на своём посту. Владеть собой он умеет. Похоже, мы сыграли вничью. Поглядите на него, стоит как ни в чём не бывало. Ну, твой ход, эпарх Кирилл».

Не успел сделать свой ход боярин Корней. Жизнь в очередной раз решила напомнить, что она, к сожалению или к счастью, не шахматы. И орудием своим избрала Бурея.

– Да в бога душу! Нечистый морочит! Всех поубиваю! Корней раздвояется, лается тут на два голоса! Теперь сам с собой заговорил! Грррыых! – обозный старшина помотал башкой и продолжил: – То тысяцким, то попом величается! А ну, перекрестились! Оба!

– Молчать! – уже привычно рявкнули в унисон Корней и Меркурий.

Отставной хилиарх набрал было в грудь воздуха, чтобы продолжить вразумление безрогого Минотавра, но вдруг как на стену натолкнулся на взгляд воеводы. «Даже и не думай! – говорили глаза старого воина. – Он мой, а не твой, и мне его в порядок приводить!»

Бурей тем временем поковырялся в ухе, потряс головой и вопросил:

– Да что ж ты орешь всё, Корней?! И опять в две пасти, тьфу!

– Видишь ли, Серафимушка, голубь ты мой пьяный, не раздвояюсь я, – с ласковостью ядовитой змеи начал Корней и вдруг рявкнул так, что усевшиеся было на ветки вороны в окрестностях Ратного снова взмыли в небо. – Это тебе, козлодую, с пьяных глаз мерещится! – снова перешел на тихий, почти ласковый голос. – Радость у нас: священник новый приехал, отец Меркурий зовут. А ты что учинил, паскудник?!

Лысый приятель воспитываемого таким способом Бурея аж подпрыгнул от рыка воеводы.

«Ну, Макарий, как тебе этот спектакль? Плешивый коротышка только подпрыгнул, а кто послабее – мог и обделаться. Крепок. От «ласки» эпарха Кирилла явственно несёт смертью. Так общались со своими клиентами люди друнгария виглы. Но Минотавр-то каков! Каким бы он ни был пьяным, от такого трезвеют в момент. Нет, без драки сегодня точно не обойдётся»!

– Фух, Корней, ты чего?! Ну хоть раздвояться перестал! – Бурей помотал башкой, утверждаясь на ногах, и взглянул все еще мутными, но уже почти осмысленными глазами на воеводу. – Не ори! Хочу и пью! Не в походе… – И тут уперся взглядом в Меркурия. – Поп?.. Корней, это ты, что ль, попа приволок? Где взял? Он точно поп? Лается, как ты с перепою, ик… – и неожиданно почти задушевно не то гыгыкнул, не то рыкнул. – Хр-р-рым… Ик… Слышь, поп, хочешь в лоб? Гы-ы-ы…

– Бурей! – хлестнул как кнутом голос боярина.

«Поздно, эпарх Кирилл! Снова ничья! Теперь этот урод мой, а не твой! Главное – не прозевать его первый скачок. Схватит – сломает! Такую силищу не одолеть. Только он слишком привык на неё полагаться. Хорошо, что он пьян, как портовый забулдыга. Двигаться слишком быстро не сможет. Сейчас он узнает, что не всегда решает сила!»

– Скажи, эпарх Кирилл, ты этого волосатого хряка для потехи держишь? Если да, то убери его, а то ведь пришибу ненароком. – Услышав такое, толпа дружно ахнула.

«Ну, давай соображай быстрее, скотина! С тобой мало кто так разговаривал, не можешь ты мне этого спустить, не поймут. Сейчас ты заревешь раненым в задницу быком и рванёшься к моему горлу. Выхода у тебя нет. А вот тут-то и будет тебе подарочек. Не знаешь ты, сколько я махал такой палкой, учась попадать в щели в доспехах. А если не попадал, то тут же получал ею по хребту. Очень помогало меткости… Ну, мой ласковый, выбирай: кадык, печень или просто по лбу? Спасибо друнгарию Георгию, рубить я тоже умею неплохо… Убивать всё же не стоит, а у этого кабана башка крепкая, выдержит… О, кажется выбрал»!

– Гр-р-р-ха! – Бурей пригнулся, жутко ощерил зубы, опустил голову и вытянул руки, готовясь к прыжку и одновременно стараясь обезоружить страхом своего противника ещё до схватки.

Было от чего испугаться. Человек, пусть и уродливый, исчез. Перед отцом Меркурием к броску готовился даже не зверь, а горбатое и жаждущее крови исчадие ада. За спиной священника шарахнулись в стороны испуганные зеваки, но старый солдат не слышал их. Глаз привычно оценил расстояние, мозг просчитал, как бросится в атаку противник и как при этом откроется, рука доложила, как ей удобнее благословить палкой