А если бы я случайно не встретилась со Скипом, я бы не оказалась здесь… в том месте, где обнаружился изменившийся Гэбриел; где люди, уходящие в пустыню, пропадают и появляются только через несколько дней; где меня отвлекли при помощи кинозвезды и работы, отвечающей моим необычным интересам; в том месте, куда светские львицы приезжают, чтобы пройти какие-то новые процедуры, а в закрытом крыле хранится кровь; где неожиданно сломался двигатель моего пикапа и где играют на цитрах.

А я-то считала себя умной, потому что закончила ПУ! Сайлас хотел, чтобы я оказалась здесь, а я не только приехала, но еще и не сказала об этом никому из тех, кто способен мне помочь. Если Томас заодно с Сайласом, то я сплю в одной постели с врагом. Но Сайлас слишком умен, чтобы довериться эмоциональному, а не настоящему вампиру.

Я бегом вернулась в домик. Съев кусочек boudin noir, я взялась за свой телефон. Мерседес могла оказаться либо в клубе, либо дома, возле компьютеров.

— Мерседес, привет.

В трубке раздался шум, и она сказала: «Мотеп-tito»,[91]что могло означать любой отрезок времени — от пяти секунд до пяти часов. Через несколько минут Мерседес продолжила разговор из более тихого помещения:

— Что случилось?

— Я применила бритву Оккама, и вот самое простое объяснение, которое пришло мне в голову: Сайлас использовал Скипа, чтобы передислоцировать меня сюда, в «Парагон»; он же причастен к тому, что делается в неофициальном крыле гостиницы; и то, что Гэбриел здесь, тоже как-то связано с Сайласом. Между прочим, сегодня я разговаривала с Гэбриелом и даже познакомилась с его невестой. Она девушка.

— А я и не знала, что Гэбриелу нравятся женственные парни.

— Это никакой не парень, а самая настоящая, генетически подтвержденная женщина, одна из самых отвратительных представительниц нашего пола, натуральная фифка.

— Зачем Сайласу понадобилось, чтобы ты оказалась в «Парагоне»?

— А это, mi hermana[92]тот самый вопрос, для решения которого мне нужна помощь твоего могучего мозга. До твоего приезда я прикинусь дурочкой.

— Ну это уж ты умеешь, — согласилась Мерседес.

Ha следующее утро телефон принялся верещать уже в семь часов. Я схватила трубку с первого звонка в надежде услышать Освальда.

— Алло!

— Мария Дос Пассос?

— Это не Мария, это…

Женщина, чей голос послышался на том конце провода, представилась журналисткой из какой-то ежедневной газеты.

— Я хочу поговорить начет ваших отношений с Томасом Куком и последних событий вашей жизни.

Тон у нее был вкрадчивый, что меня очень насторожило.

— У меня нет никаких отношений с Томасом Куком и вообще — почему вы звоните сюда?

— Я разрабатываю тему статьи, опубликованной в «Еженедельной выставке». А теперь по поводу того, что вы якобы видели чупакабру…

— Без комментариев, — ответила я и повесила трубку.

Мне хотелось убить Берни. Я с удовольствием взяла бы тупой нож, очень медленно и небрежно расчленила бы его, а потом разбросала куски по пустыне на съедение его любимому чупакабре.

— Томас! Томас! Пойди сюда! — закричала я, но телефон зазвонил опять. — Алло! — ответила я.

— Это Мария Дос Пассос? Меня зовут Луи Ричардсон, я журналист из…

— No hablo ingles.[93]Вы до свидания сейчас. — Я отключила связь и, невзирая на возобновившиеся телефонные трели, пошла искать Томаса. Я сняла трубку и сразу же повесила ее. Потом набрала номер администратора.

— Доброе утро.

— Здравствуйте, это Милагро Де Лос Сантос из домика номер двенадцать. Мне постоянно звонят и спрашивают Марию Дос Пассос. Здесь таких нет.

Регистратор попросила меня немного подождать, а потом снова вернулась на линию.

— Мы просим прощения, госпожа Де Лос Сантос. У нас появилась новая сотрудница; она решила, что кто-то спутал имена. Этого больше не повторится.

— Спасибо. Неважно, какие журналисты будут звонить, я не хочу, чтобы они меня беспокоили.

Мой сосед по домику обнаружился в ванной — глядя в зеркало, он рассматривал кожу под глазами.

— Почему ты не подходишь к телефону? Это ведь наверняка моя агентша.

— Это не твоя агентша. Звонят журналисты, потому что в «Еженедельной выставке» вышла статья о нас и чупакабре.

— Правда? У тебя она есть?

— Нет, нету… — Только я пустилась в объяснения, как в дверь позвонили.

Я подошла к ней и совсем чуть-чуть приоткрыла.

— Пакет для Милагро Де Лос Сантос, — объявил курьер.

— Спасибо, — поблагодарила я, расписываясь за огроменный конверт из манильской бумаги.

Потом я закрыла дверь, заперла ее на все замки и переключила телефон на автоответчик. А затем сделала себе коктейль из кофе и крови. Смесь оказалась настолько ужасной, что я, давясь, влила в себя только полчашки; остальное пришлось выплеснуть в унитаз.

В конверте лежал экземпляр «Еженедельной выставки». К нему скрепкой была пришпилена записка: «Друзья прощают друг друга. Твой друг Берни».

Я развернула газету и остолбенела. Там была помещена огромная фотография, изображавшая Томаса, который стоит во дворе домика и целует меня; это произошло наутро, сразу после того как мы с Берни подобрали его на тротуаре.

— Мог бы снять меня и с более выгодного ракурса, — пожаловался Томас.

— Ты знал об этом?

— Нет, — ответил он и широко улыбнулся.

Схватив небольшую гантельку, я подняла ее над головой.

— Или ты скажешь мне правду, или никакого «выгодного ракурса» у тебя больше не будет.

— Клянусь, я не знал, но я… э-э… не то чтобы и впрямь не знал. — Когда я угрожающе помахала гантелей, Томас отступил на шаг и добавил: — Он же пишет для желтой прессы! Чего же ты хотела — чтобы он просто так разговаривал с нами?

— Если честно, да, — ответила я, тут же почувствовав себя полной дурой.

Я взглянула на газетенку. Если бы на фотографии была запечатлена какая-нибудь другая chica, статья показалась бы мне очень прикольной.

Заголовок гласил: «Чупакабре допекает латино-американских голубков», а подзаголовок выглядел так: «Любовь, оскверненная смертоносным чудищем — летучей обезьяной». Под фотографией, на которой меня обнимает Томас, была помещена подпись: «Томас КУКсился недолго — теперь рядом с ним жаркая мексиканская штучка». Под другим снимком, на котором мы рассматриваем труп овцы, помещалась следующая фраза: «Убит ненаглядный питомец латиноамериканских влюбленных — козлик Панчо».