же превращался в «кризис» где-нибудь в другом. Вкладчики опрометью кинулись в банки, вынужденные требовать погашения кредитов, чтобы получить наличные. Это привело к разорению слишком увлекшихся перекупщиков и предпринимателей. Уолл-стрит захлестнула волна панических продаж. В сентябре круги от этой волны стали расходиться по всей стране: корабль, шедший из Калифорнии с двумя миллионами долларов золотом, попал в шторм и затонул. К середине октября почти все национальные банки прекратили выплаты наличными. Закрывались фабрики, росли ряды разорившихся, обанкротились железные дороги, прекратилось строительство, цены на сельскохозяйственную продукцию упали, сложная схема земельных спекуляций распалась как карточный домик, приток иммигрантов в 1858 году упал до предельного за тринадцать лет уровня, сократился импорт, и федеральное казначейство (чьи доходы формировались главным образом из тарифных сборов и от продажи земли) впервые за десятилетие получило дефицит. С наступлением зимы 1857–1858 годов сотни тысяч мужчин и женщин потеряли работу, другие перешли на неполный рабочий день или согласились на снижение заработной платы.

Вспомнив, что некоторые европейские революции 1848 года (вызванные финансовым кризисом) привели к радикальной классовой борьбе, американцы спрашивали себя, не ждут ли и их такие же потрясения. Выкинутые на улицу рабочие провели в некоторых городах демонстрации, где выдвинули требование: «Работа или хлеб!» В Нью-Йорке внушительная толпа взломала лавки торговцев мукой.

10 ноября толпы, собравшиеся на Уолл-стрит, угрожали ворваться в здания таможни и отделения казначейства США, в хранилищах которых скопилось 20 миллионов долларов. Армия и морские пехотинцы рассеяли их, но волнения продолжались всю зиму, заставляя многих обеспокоенных граждан испытывать предчувствие «катастрофы, нависшей над обществом»[393].

Справедливости ради надо отметить, что воинственная риторика этих демонстраций редко оборачивалась насилием. Ни один человек не был убит, и всего несколько были ранены, что выгодно отличало эти события от бунтов «ничего не знающих» несколькими годами ранее и продолжающейся партизанской войны в Канзасе. Выдача пособий и организация общественных работ в северных городах помогли пережить эту трудную зиму. Одним из наиболее поразительных последствий депрессии было религиозное возрождение, когда люди разных профессий стекались на молитвенные собрания, на которых они рассуждали о Божьем наказании за грехи скупости и роскошной жизни, вызвавшие катастрофу[394].

И Господь сжалился. Депрессия 1857–1858 годов прошла с меньшими потрясениями и оказалась короче, чем ожидалось. Осенью и зимой калифорнийское золото прибывало на восток в больших количествах. Биржевой рынок ожил весной 1858 года. Вновь открылись фабрики, строительство железных дорог повелось, как и прежде, в быстром темпе, а также выросла занятость населения. К началу 1859 года экономика выздоровела почти полностью. Профсоюзы, практически исчезнувшие под влиянием депрессии, в 1859 году возобновили свою деятельность и организовали ряд забастовок, на которых требовали платить докризисное жалованье. В феврале 1860 года обувщики города Линн в Массачусетсе объявили крупнейшую по тем временам забастовку в американской истории, в которой участвовали 20 тысяч работников обувной промышленности Новой Англии.

Политические последствия депрессии, пожалуй, равнялись экономическим. Потребовалось, однако, некоторое время, чтобы обстоятельства сложились так, как было выгодно республиканцам. Первоначальная тенденция обвинять в произошедшей панике банки дала демократам возможность набрать висты, разыграв свою традиционную антибанкирскую карту. Они даже умудрились заработать политический капитал на Старом Северо-Западе, однако в других регионах этот вопрос более не имел партийной принадлежности, так как демократы превратились в почти таких же сторонников банковской системы, как и оппозиционные им силы. Республиканцы из среды бывших вигов пеняли на отсутствие национального банка, который мог бы контролировать безответственную деятельность банков штатов. Некоторые республиканцы призывали к воскрешению Второго банка Соединенных Штатов из небытия, куда Эндрю Джексон отправил его двадцатью годами ранее. Политика демократов в области тарифов также вызывала осуждение республиканцев, испытавших влияние вигов.

Хотя ни один современный историк не считает причиной депрессии 1857–1858 годов низкие тарифы, Хорас Грили и его единомышленники-протекционисты думали иначе. Принятый демократами в 1846 году тариф Уокера оставался в силе до 1857 года. Это был умеренно протекционистский тариф со средним размером пошлин в 20 % — самый низкий процент с 1824 года. Новый тариф, принятый демократами в 1857 году, снизил пошлины еще сильнее, а также увеличил перечень беспошлинных товаров. Через несколько месяцев разразился кризис, поэтому неудивительно, что Грили усмотрел связь между этими событиями. «Никакие математические выкладки, — декламировала New York Tribune, — не могут яснее доказать, что недавнее бедствие полностью обусловлено отменой протекционистского тарифа»[395].

Республиканцы сделали пересмотр тарифа одним из своих приоритетов, особенно в Пенсильвании, где темпы восстановления черной металлургии отставали от других отраслей. Довод о том, что сниженные в 1857 году пошлины позволяют британским промышленникам поставлять сталь дешевле американской, был очень популярен как среди рабочих, так и среди владельцев металлургических предприятий. Естественно, республиканцы выдвигали требования ужесточения тарифа ради завоевания симпатий рабочих, так как этот избирательный слой был толще, чем управленцев. Ораторы заявляли: «Мы требуем, чтобы американские рабочие были защищены от конкуренции со стороны бедняков из европейских стран». Более высокий тариф предоставит «рабочие места тысячам мастеровых, ремесленников, рабочих, которые в течение многих месяцев изнывают от вынужденного безделья». Такие аргументы были действенными, и на выборах 1858 года республиканцы получили много голосов именно в промышленных районах Пенсильвании[396].

Проблема тарифа служит яркой иллюстрацией того, насколько политические последствия депрессии усилили противостояние между Севером и Югом. На каждой из трех сессий Конгресса, проходивших на отрезке от Паники до президентских выборов 1860 года, коалиция республиканцев и протекционистски настроенных демократов пыталась плавно увеличить пошлины. Всякий раз почти единодушно голосовавшие южные конгрессмены вкупе с доброй половиной северных демократов проваливали это предложение. Экономика Юга, ориентированная на экспорт сырья и импорт промышленных товаров, не была заинтересована в росте цен на закупаемые изделия того лишь ради, чтобы обеспечить большую прибыль и рост зарплат на Севере. Таким образом, Конгресс, по словам одного жесткого республиканца, оставался «проституткой, гнусно используемой рабовладельческой властью». А представитель Пенсильвании разглядел логическую связь между поддержкой южанами Лекомптонской конституции и их оппозицией к изменению тарифа: «Игнорирование прав населения Канзаса ведет к разрушению промышленности Соединенных Штатов»[397].

Коалиции, образуемые по географическому признаку, были даже заметнее по трем вопросам отведения земельных участков в 1850-е годы: закону о гомстедах, закону о тихоокеанской железной дороге и предоставлении земель для учреждения сельскохозяйственных и технических колледжей. Идея использования обширного фонда государственных земель для этих нужд витала в воздухе уже целое десятилетие, если не больше. Все три вопроса получили дополнительный стимул в результате депрессии 1857–1858 годов. Свободная земля могла помочь разоренным в результате Паники фермерам начать все сначала. Согласно теории реформатора трудовых отношений Джорджа Генри