— Ноэми, — смело проговорила чародейка.

Мужчина открыл глаза и замер в исступлении. Ноэми не была уверена, но ей показалось, что конунг задрожал всем телом. Он не шевелился. Лицо его побледнело, а во взгляде заплескалась нежность, которой старый воин не проявлял с тех самых пор, когда в последний раз смотрел на Эстараду.

Он вскочил с трона так, что седалище опрокинулось назад. Но, не простояв и нескольких мгновений, рухнул вперед, скатившись с пьедестала и распластавшись по полу.

Чародейка подбежала, чтобы помочь ему подняться, а он, вместо того чтобы взять Ноэми за руку, схватил ее за шею.

— Дочь.

Он смотрел в васильковые глаза, стараясь сдержать слезы, но его лицо все равно корчилось от конвульсий. Конунг ослабил объятья, понимая, что волшебница не пытается бежать, и принялся разглядывать каждую черту ее лица.

— Ты так похожа на свою мать, — наконец смог произнести он.

— Которой ты позволил умереть ради того, чтобы сейчас сидеть в этом замке, — холодно произнесла чародейка, давая отцу понять, что пришла за объяснениями.

***

Конунг наваливался на спинку своего трона во главе обеденного стола, Ноэми сидела недалеко, отрывая куски мяса от жареного поросенка и бросая их своему псу.

— Мне так много нужно тебе рассказать, — проговорил Искрад, не отводя взгляда от дочери. — Слава Грому, что ты вернулась в родной дом. Теперь трон Холденфелла в надежных руках.

— Нет, — категорично заявила волшебница. — Я здесь не за тем. Это не моя судьба.

— Не горячись, Ноэми. Спустя столько лет я вовсе не собираюсь быть тебе тем отцом, что обычно бывают у маленьких девочек. Ты взрослая женщина, и я знаю, что опоздал. Позволь лишь стать твоей поддержкой и человеком, который может рассказать твое прошлое и прошлое твоей семьи.

— Прошлого не вернуть. К чему устраивать пышные похороны тому, кто в них не нуждается?

— Я вижу, как ты смотришь на меня, — конунг раздосадованно покачал головой. — Знаешь, раньше я думал, что «всему свое время» — фраза для неудачников и трусов. Что человек сам кузнец своей судьбы и волен писать историю так, как ему заблагорассудится. Но мой последний бой закончился тем, что мне сломали позвоночник и теперь я не могу встать с этого треклятого трона. Боги смеются надо мной за то, что я не смог вовремя остановиться, желая укрепить свою власть. Но сейчас я отдал бы этот чертов трон, замок и все, что у меня есть, ради возможности вновь сесть на коня и проскакать по берегу. Поэтому благодари Грома за нашу встречу, ведь плюнуть ему в лицо причину можно найти всегда. Просто побудь моей гостьей.

В зале наступила тишина, изредка перебиваемая стуком молота о наковальню с внутреннего двора. Иногда ржали кони, кто-то кому-то выкрикивал какие-то указания, но в целом было тихо.

От некоторой неловкости, в которой чародейка сама себе не признавалась, а от этого казалась еще более грубой, взгляд Ноэми постоянно бегал по помещению, оглядывая чучела голов животных на стенах, увешенных еще и огромными медвежьими шкурами, резные сундуки, мерцающие на солнце золотыми узорами, и потом снова возвращался на стол перед собой в надежде разглядеть там что-то новое, но был вынужден вновь перескакивать на очаг.

— Я хотел найти тебя…

— Почему ты позволил матери умереть? — жестоким тоном перебила конунга Ноэми, не сдержав цунами, бушующего у нее в глазах. — Да, я считаю, что ты виноват в ее гибели. Я не для того проделала этот долгий путь, чтобы щадить тебя теперь своими вопросами.

Конунг понимающе кивнул.

— Ты имеешь право задавать любые вопросы тому, кто дал тебе жизнь, Ноэми. Ты думаешь, что я не спас Эстараду? Напрасно. Если бы у меня была хотя бы малейшая возможность отдать свою жизнь за нее, я бы сделал это не раздумывая. Но дело в том, что и твоя мать была готова отдать свою жизнь за нас с тобой. Просто в день ее смерти Грому было угодно отпустить в иной мир мою жену, а не меня.

И Искрад рассказал дочери все подробности того злосчастного вечера, когда она лишилась семьи, начав рассказ с того момента, как они бежали с Эстарадой в Амарилиз. Конунг не притронулся к еде ни разу за весь вечер. А пил лишь тогда, когда совсем не мог говорить от сухости, что брала за горло.

— Я загнал свою лошадь, чтобы не допустить этого исхода, но все равно опоздал, — заканчивал свой рассказ конунг. — Да, я мог погибнуть вместе с Эстарадой, но тогда бы и память о ней навсегда исчезла. А пока я жив, жива и твоя мать.

Ноэми задумалась и спустя некоторое время спросила:

— А я? Не подумай, что мне действительно есть дело до отцовской любви, но все же мне интересно, почему отец может оставить родную дочь?

— Так было безопасно. Защитники из Инквизиции искали дитя конунга и чародейки, и ты была их последней целью на севере до того, как в Холденфелле будет покончено с магией раз и навсегда. Я долго прятал тебя, поручив своему верному другу охранять наследницу своего рода. Но и там паладины отыскали бедную девочку. Когда я узнал, что Йарок мертв и что тебя не нашли в хижине, я решил, что руки защитников все-таки добились своей цели. Ты была мертва для меня до сегодняшнего дня, Ноэми. Я не мог гоняться за призраком.

Ноэми подошла к окну. С высоты башни открывался великолепный вид на город, за его пределы и на внутренний двор.

— На том столбе сожгли мать?

— Это он.

— Тогда мне не нужно объяснять, какая участь ждет и меня в конце.

— Я не допущу этого, — изменившимся тоном настоящего северного воина отрезал конунг.

Ноэми не ответила, она глядела, как волны Рваного Моря облизывают берег суши.

— Так что же привело тебя на север, если не наследство? — вдруг вернулся в разговор Искрад, отпустив печальные мысли об Эстараде.

— Мне поведал всю правду тот, кто нашел меня совсем маленькой в Туурине. Но когда я отправлялась сюда, то я еще не решила, хочу ли увидеть тебя. Меня торопили другие дела, не спрашивая моего личного мнения. Чтобы рассказать всю историю, понадобится больше времени, чем я располагаю, однако сразу к сути. Тебе известно, с какой жестокостью травят магов по всей Неймерии?

— Перед тобой самый главный свидетель этой травли. Если ты ищешь союзника в борьбе против Инквизиции, то ты не найдешь никого лучше того, кто из-за Ордена Защитников потерял всю свою семью. Что ты задумала?

— Дать отпор Дордонии и Ордену Защитников раз и навсегда… — Она обернулась к нему, и солнце ярко осветило ее лицо. — Или умереть.

Лицо конунга, покрытое седыми бровями и бородой, неприятно скривилось.

— Ты хочешь войны?

— Нет. Я уже на ней.

— Наследуй Холденфелл, и вся армия севера будет твоей.

— Я не командующий. Но я прошу тебя быть союзником в той войне, в которой я участвую в качестве воина. Я прошу дать людей, способных биться, но не идти на открытый конфликт с югом.