В этой обстановке и приобрел новую актуальность вопрос об американо-китайских отношениях. Здесь в начале семидесятых годов наметились серьезные перемены. Они, конечно, имели большое значение для Советского Союза.

Г. Киссинджер, как известно, считает использование «китайской карты» одной из своих самых больших удач и заслуг. И ему действительно нельзя отказать в том, что установление контактов с Пекином и предварительные переговоры были проведены искусно, с присущей этому несомненно выдающемуся политику эффективностью.

Но лавры «первооткрывателя» ему, пожалуй, не присудишь. Сама идея нормализации американо-китайских отношений давно уже лежала на поверхности, буквально напрашивалась в повестку дня дипломатии США. И это тоже надо видеть, не умаляя умелости Киссинджера, его удивительной способности быстро понять, как надо говорить с тем или иным собеседником. Главными все-таки оставались политические реалии. К концу шестидесятых – началу семидесятых просто не существовало разумных причин для сохранения острой враждебности, напряженности в отношениях США, Запада в целом с Китаем. Наоборот, в такой нормализации для обеих сторон было много очевидных выгод.

Вот почему этот вопрос широко обсуждали тогда на Западе. Единственное, что было неясно американцам, – как отнесется к идее нормализации отношений китайское руководство. Но это было легко выяснить. И, честно говоря, я до конца не понимал и не понимаю, почему США так долго медлили с первыми контактами.

Единственное объяснение, которое я могу найти, заключается в том, что от своих глубоких комплексов «неполноценности» страдали не только мы, но и американцы. Так, у них в пятидесятых – шестидесятых годах почти что в качестве второй натуры выработался страх проявить недостаточную непримиримость к коммунистам. В частности, к Советскому Союзу и в те годы даже особенно к Китаю. На вопрос, почему долгое время США так непримиримо относились именно к КНР, хотя традиционно Америка демонстрировала значительный потенциал интереса и даже подчеркнутой доброжелательности к этой стране, я исчерпывающим образом ответить не берусь. Но некоторые компоненты такой непримиримости, мне кажется, очевидны.

Один из них – элементарный страх перед своими правыми, унаследованный от периода маккартизма, когда подверглись особенно злобным гонениям, были политически и морально просто уничтожены многие специалисты по Китаю, занимавшиеся им дипломаты. С тех пор и надолго любая попытка замирения, нормализации отношений с Китаем стала рассматриваться правыми чуть ли не как государственная измена.

Другой – психологическое и политическое наследие корейской войны.

Третий – беспокойство США по поводу весьма активной роли Китая в освободительных и гражданских войнах, шедших в Юго-Восточной Азии, Тихоокеанском и ряде других регионов третьего мира.

И наконец – те сложные объективные проблемы, которые существовали в американо-китайских отношениях, в частности проблема Тайваня. Американцы очень боялись создать впечатление, что «предают» своего истинного союзника, опасаясь, что это деморализует других «друзей Америки».

Все эти обстоятельства оттягивали созревшее и даже неизбежное – нормализацию отношений США с Китаем.

Так что же произошло в начале семидесятых годов, когда США все-таки решились на этот шаг?

Одна из причин, по которым Никсон и Киссинджер решились сделать то, на что не хватало духу у их предшественников, – это прочная и вполне заслуженная репутация консерваторов, которой пользовалась администрация (Никсону, напомним, активная поддержка маккартистов помогла сделать первый рывок в его политической карьере). Такая репутация давала иммунитет от критики справа. А это в условиях США очень важно, так же как у нас долгое время было очень важным иметь защиту или иммунитет от критики коммунистических, марксистских ортодоксов.

Не могу не привести в связи с этим мысль известного американского экономиста профессора Дж. Гэлбрейта. В американской политике, говорит он, долгое время доминировали два страха: один – страх перед коммунизмом, свойственный преимущественно консерваторам, и второй – страх показаться слишком мягким к коммунизму, особенно одолевающий либералов. Никсон и Киссинджер были слишком опытными и информированными политиками, чтобы всерьез поддаться первому страху, и имели достаточно безупречную репутацию консерваторов и антикоммунистов, чтобы им грозил второй. Это, кстати, помогло тогдашней администрации смелее своих предшественников действовать в отношениях не только с Китаем, но, несколько позже, и с Советским Союзом.

Другой причиной активизации китайской политики США были трудности, с которыми столкнулась администрация Никсона. Как это часто случается, новые решительные политические шаги делаются не от хорошей жизни – на них идут вынужденно, тогда, когда некуда деться. Как раз такая ситуация сложилась в США в 1970–1971 годах. Главной внешнеполитической проблемой была в те годы, как уже говорилось, война во Вьетнаме – так же, впрочем, как и внутриполитической: эта война стала одним из главных факторов социально-политической дестабилизации и даже напряженности, роста массового недовольства.

Р. Никсон обещал найти быстрый путь решения вьетнамской проблемы. Но на деле он ее только осложнил – особенно решением начать бомбардировки Камбоджи, тем, что пошел на переворот, а потом и военное вторжение в эту страну. Все это серьезно осложнило военную ситуацию в самом Вьетнаме и вызвало новый подъем антивоенного движения в самих США. Упорные попытки Никсона и Киссинджера добиться мира своими силами (прежде всего при помощи военного нажима в сочетании с «вьетнамизацией» войны, то есть сокращением числа американских войск и американского участия), но обязательно на более или менее почетных условиях, «сохранив лицо»[25], не давали результатов. И я думаю, что уже к концу 1970 года им это стало ясно. Но не за горами были президентские выборы (1972), и надо было прийти к ним с какими-то видимыми результатами, с политическими успехами.

Естественно, в этих условиях они не могли не думать о своих отношениях с СССР и КНР, улучшение которых было бы приемлемым заменителем почетного мира во Вьетнаме да и облегчило бы его достижение. Почему же было решено при этом начать с Китая? Думаю, прежде всего потому, что президент и особенно его главный советник по внешней политике пришли к выводу: «противник номер один» – это уже не КНР, а СССР, и сочли целесообразным ускорить сближение с Пекином, дабы усилить давление на Москву. Другими словами, в соответствии с концепцией Киссинджера, надо было прежде всего «уравновесить» советскую силу, бросив на другую чашу весов дополнительную «гирю».