А затем добавил:

– Если после сорока уколов ей станет легче, значит, она выкарабкается.

Шюкран разместили в комнате Неджмийе.

В это время Сеит вновь принялся готовить долму из ягненка, а затем продавал ее в рестораны. То, с какой нелюбовью он занимался этим делом, было видно и по его осунувшемуся лицу, и по его вялым движениям. Однако то, что в противном случае ему пришлось бы жить на заработок Мюрвет, казалось ему гораздо более отвратительным, нежели запах жарившихся в кипящем масле бараньих желудков.

В первую неделю Шюкран требовалось делать один укол в два часа. Для того чтобы фельдшер, делавший их, не был вынужден постоянно приходить и уходить, ему выделили отдельную комнату. Лекарства и уход обходились очень дорого. Неджмийе видела, как тяжко приходится сестре и ее мужу, и она незаметно докупала все необходимое. Таким образом, она, не ставя Сеита в известность, потихоньку помогала им.

Настало время сорокового укола. Все с волнением собрались у изголовья кровати Шюкран. И, когда девочка наконец открыла глаза и слабым голосом попросила стакан воды, все выдохнули с облегчением. Спустя несколько дней она смогла говорить. Шюкран похудела, щеки ее стали впалыми. Только большие глаза с удивлением и радостью смотрели на вновь открывшийся перед нею мир.

Мюрвет подготовила для Шюкран тахту, стоявшую у окна, и уложила дочь туда. Молодая женщина, чуть не лишившаяся дочери, настолько радовалась счастливому исходу, что, казалось бы, позабыла о том, что у них совсем не осталось денег.

Зима, связывавшая 1935-й и 1936 годы, как и предыдущие зимы, пришла рано и свирепствовала до поздней весны. Однажды случилась страшная метель, всколыхнувшая размеренную жизнь Стамбула. Она разодрала цепи на пролетах мостов, потопила несколько кораблей, разнесла в щепки множество лодок. Непогода покалечила жизни многих людей, среди которых оказался и муж Фетхийе. Когда нагрянула буря, он рыбачил неподалеку от островов. Его лодка перевернулась. И, несмотря на то что бедолагу вовремя доставили на сушу, горячка не отпускала его несколько дней, а после того, как жар спал, оказалось, что он теперь навеки прикован к постели.

Фетхийе ждала второго ребенка. Ее горе было настолько сильным, что она позабыла о своей беременности. Эмине больше не смогла видеть, как на головы ее детей раз за разом обрушиваются новые беды. Она переехала к Фетхийе, которая с радостью встретила мать, ибо не знала, как жить дальше.

В один из вечеров только-только начавшегося 1936 года у Фетхийе начались схватки. После многочасовых страданий она родила здорового розовощекого мальчика, которого назвали Сечкином.

Жизнь продолжалась. Вскоре Мюрвет отправилась работать на чулочную фабрику «Сион». Еженедельный ее заработок вырос до пяти лир. И этих денег хватало на докторов, лекарства и кусок хлеба – словом, на все то, что было необходимо для нормальной жизни. Но наряду с этим Сеит понимал, что продажи долмы из ягненка недостаточно. Ему требовалось найти выход, и Стамбул больше не мог ему в этом помочь.

Дети еще не отправились на летние каникулы, как Сеит закрыл свое дело и отдал заработанные деньги жене, оставив себе лишь небольшую часть. Мюрвет понимала, что муж собрался уехать, однако на этот раз не понимала почему. Сначала спокойно, потом в слезах она пыталась отговорить Сеита от его затеи. Однако она знала, что муж все равно поступит по-своему. Сейчас Сеит захотел попытать счастья в Анкаре. Больше всего Мюрвет пугало то, что на этот раз она потеряет мужа навеки и больше никогда его не увидит. Когда они, прощаясь, долго стояли в обнимку, каждый испытывал разные чувства. Мюрвет не могла поверить в то, что этот упрямый и взбалмошный мужчина, бывший ей поддержкой даже в самые трудные времена, снова ее покидает. Сердце женщины сковала тоска. Она прижималась к мужу и громко плакала.

Сеит же не мог однозначно определить, что он чувствовал. Он заметил, что чувства, которые он испытывал к этой молодой женщине, отличались от чувств, которые он испытывал к совсем еще молодой девушке, годами ранее стоявшей перед ним в расшитой кружевом ночной рубашке, девушке, чьи волосы струились до пояса, а глаза были такими большими и горящими. Да, Мюрвет его больше не волновала. После всех горестей, что им довелось пережить вместе, осталась только нежность к ней. Сердце, которое раньше пылко билось при встрече с ней, сердце, когда-то разрывавшееся от любви, теперь молчало. Когда-то он очень любил обнимавшую его женщину, но теперь лишь жалел ее за то, что ей пришлось разделить с ним столько горя.

Затем Сеит попрощался с дочерьми. Когда он, обнимая Шюкран, встретился с ней взглядом, то словно ждал, что девочка начнет капризничать. Однако та промолчала. Сеит сказал игривым тоном:

– Смотри, чтобы к моему приезду окончательно поправилась! Договорились? Береги себя!

Он взял руки Леман, ждавшей своей очереди, в свои. Присел на корточки, дабы получше разглядеть ее лицо. Глаза дочери блестели от слез.

– Леманушка, мы скоро увидимся. Не прогуливай школу! Читай больше книг! Когда я вернусь, расскажешь мне о них. Договорились?

Леман, плотно сжимавшая губы, чтобы не расплакаться, сдержанно кивнула. А затем, не удержавшись, бросилась отцу на шею. Все еще сдерживая слезы, она сбивчиво проговорила:

– Но… если бы ты не уезжал…

Сеит погладил ее по голове:

– Мне нужно уехать, Леманушка, нужно. Если все будет хорошо, то и вы тоже ко мне приедете. Или же я сам вернусь.

– Я буду очень сильно скучать…

– И я буду скучать. По каждому из вас. Но, доченька, я должен сделать это. Да и к тому же ты знаешь, что если сильно соскучишься, то всегда сможешь меня увидеть.

Леман, пытаясь понять, как же такое возможно, удивленно начала оглядываться по сторонам, а затем встретилась взглядом с отцом. Сеит продолжил:

– Помнишь, я как-то рассказывал тебе о том, что в каждом уголке нашего мира присутствует Бог?

Леман кивнула.

– Так вот, когда тебе будет грустно или горько, думай о Нем. Например, посмотри на облака, на деревья и думай. Думай о том, как Он близок к тебе, и, ты ведь знаешь, я буду думать о том же. И именно в это мгновение наши души, встретившись или в синем небе, или на облаке, или в звенящей лесной куще, соединятся.

Леман зачарованно слушала отца. Ей стало легче. Она улыбнулась.

– Так-то, доченька! Никогда не забывай об улыбке. А теперь поцелуй меня, ну же!

Все обитатели дома собрались у дверей. Сеит попрощался с каждым из собравшихся. Поцеловал руки тещи. И когда, взяв в руки сумку с вещами, он уже шагал к улице, то еще долго махал семье. Дабы его дорога была ровной, на землю по традиции вылили стакан воды.

В то время как Мюрвет, обнимая подушку, рыдала в надолго опустевшей кровати, Леман, сидя у себя в комнате, смотрела на небо и пыталась на темном небе разглядеть облако, на котором ее душа могла плыть над землей с душой ее отца.