Бли-ин!.. Ноготь!!! Уродство!.. — стенала Мара.

— Что с ногтем?! — мама подошла к ней и принудительно схватила запястье дочки.

— Напополам!!! С мясом!!! — простонала Марина.

Мама не сразу увидела, что же там было.

— Да вот же, вот! — Мара указала на видневшуюся под отколовшимся лаком трещину, из которой сочилась кровь. — Как больно!..

* * *

Марина изменилась в эти дни. До неузнаваемости; видели окружающие, как вместо переживающего свою жизнь трепещущего сердечка из ребер появляются ожесточенные железные шипы. Она повзрослела даже внешне. И что-то другое появилось во взгляде, который как-то впервые между делом распробовал первую ложь на вкус.

— Тебе идет. Чего ты раньше не носила узкие?.. — спросила Аня, увидев перед школой, что Марина в новых джинсах.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Захотелось купить.

Ты — это то, что ты носишь. И одежда — способ выразить тебя. Тогда Марина только осмысливала новый образ и первые новые правила своей внешности: если джинсы — то черные, если юбка — то короткая, а если длинные волосы — то распущенные. Длинными они у нее будут лишь через много месяцев.

— Чего надо?.. — Аня оглянулась, прижатая чьим-то взглядом к стене коридора.

— Курва, что ты делаешь?

Перед ней стоял не кто иной, как Гоша. Сам пришел, собственной персоной. И парни рядом среди живой школьной перемены.

— А что я делаю? — Аня повернулась к нему наглая и развязная.

— Что ты сплетни разводишь, мы не врубаемся? — выступил вперед уже другой пацан, который в их компании считался самым серьезным и статусным. — Какого…, треплешь о том, чего у вас с ним не было?..

— А ты свечу держал?.. — сверкнула на него Аня дьявольским блеском.

Марина потеряла подругу где-то на полпути к туалету. Когда вышла в коридор поискать, нашла в компании, не одну.

— Что за хрень тут творится?! — Марина сломя голову ринулась на стрелку. Резко и очень уж несуразно она рванула мальчика, который был выше ее на голову, за плечо. — Что ты прикопался?! Отвали от нее быстро!..

— А ты ее адвокат?! — выступил на нее кто-то.

— Ну, вы же строем ходите! — отбила атаку Аня. — Значит так, мальчики, — проговорила она низким тоном. — Смею вас заверить, что я буду говорить и делать все, что я хочу. А на вас я плевала десять раз со всеми вашими амбициями. До свидания, неудавшиеся ковбои.

От радости новой жизни до черной испепеляющей войны оказался один шаг. Что ж, свободу надо было отстаивать своей кровью. Марина помнила эти дни, насквозь пропитанные злобой, когда на них смотрели и ненавидели, когда она презирала всех вокруг. Тогда помогла привычка не взирать на лица. А в транс впадать, отключаясь от отношения к ней всех, научилась позже.

* * *

— Я не понимаю, зачем в десятом классе устраивать родительские собрания? — сказала Марина, устало улыбаясь. — Они тебе еще не все уши про меня прожужжали?..

— Нет. Хотя поквохтали немножко: что, да как и почему вот так случилось. Но я их, вроде, успокоила, что твое увлечение футболом и колготками с острыми узорами — это еще не самое страшное, — ответила мама.

И это был второй человек, которому Марина запечатлела свою благодарность. За то, что творившуюся дикость не сочли дикой.

— Должно же на каждой помойке что-нибудь активно вонять, — пожала Мара плечами.

* * *

— Йодом помажь. Обрезать надо и пластырем закрепить, — посоветовала мама. — Давай сделаю…

— Нет! Он мне нужен! — вскрикнула Марина. — Не буду резать!..

— Тогда заклей клеем.

— А можно?..

— Конечно!.. Временно поможет, а потом, когда отрастет, обрежешь.

— А где у нас клей?.. — тормозила Мара.

— В туалете, там, где бытовая химия. Давай принесу…

— Давай… — натужно сморщилась Марина. — Блин… Что-то мне хреново…

Она нащупала сзади кровать и села, а потом легла. Лицо Марины было бледным, сердце в груди неприятно колотилось.

— Боже мой, — мама понурила голову. — Тебе водички принести?..

— Да… И таблеточку… сосательную… Тошнит, — проговорила Марина отрывисто и слабо.

— Как ты умудрилась-то?.. — мама уже была рядом со всеми принадлежностями.

— Я топик сушила под потолком… Думала… он высох. Хотела снять. Сушилку спускать не стала, встала на цыпочки и сдернула его за край, а он падать начал… Я и попыталась его поймать… И врезалась рукой в кафель… Под девяносто градусов…

Девушка лежала на кровати убитая и едва не рыдала от пережитого стресса. На палец старалась не смотреть, чувствуя покалывание и ужасное отвращение внутри.

Не вовремя зазвонил телефон.

— Алло?.. — Марина закатила глаза, наощупь принимая протянутую ей трубку.

— Мара, привет!.. Я дозвонилась Дэну!.. Мы завтра идем! В половину двенадцатого он за нами заедет! — сообщила Аня воодушевленно и все сразу.

— Зашибись…

— Ты чего такая?.. Не рада?! — не поняла подругу подруга.

— Нет… Рада… Я только что ноготь переломала до крови на самой середине. Я не выживу все обстригать и ходить так… с обрезками…

— Кошмар какой!.. Ты что, теперь не пойдешь никуда?!.. Совсем все сломалось?!..

— Нет, не до конца, вроде… Я постараюсь клеем подклеить и сверху закрасить, — Марина приподнялась на подушке.

— Хорошо!.. А то ты меня уж напугала, что придется отказываться!

— Не придется, что я больная, что ли, из-за ногтя?.. — Мара повела глазами. — Хотя и не пойду ни с одним парнем встречаться без них… Ой, блин… Ладно, слушай, давай я тебе вечером перезвоню, все обсудим. Сейчас не могу говорить. Надо заклеить.

— О`кей! Пока, не болей!..

Марина выключила телефон и отложила его на покрывало. Ее рука накрыла лоб, она перевернулась на бок, чувствуя под ребрами свой пульс.

Глава 19

Михаил и Агнесс вернулись к себе, когда уже рассвело. Первый архистратиг тут же направился к столу изучать возникшие бумаги. Агнесс подошла к пальме с белками и, протянув руку, поманила зверьков к себе. Откликнулись две белочки. Одна, забравшись по рукаву платья, примостилась у помощницы на плече, а вторая устроилась на ее ладонях.

— Бедный Мил, — проговорил Михаил. — Ему так плохо.

— Да, он сегодня совсем никакой, — кивнула Агнесс. — Хотя держится молодцом.

— Что ему остается, кроме как держаться, — покачал головой Михаил. — В жестоком мире мы живем. И виноваты в этом все.

— Увы, в наших руках слишком мало, — молвила Агнесс.

Она не стала возражать, зная, что, взяв на себя большое бремя, становишься ответственным даже за то, чего изменить