Эстер не ответила. Мужчина улыбнулся.

– Коробки вон там.

Все вещи Реджинальда Солара со склада теперь хранились в комнате, которую Флоренс Солар когда-то использовала для шитья. Собранная в одном месте вся сущность жизни. Эстер просмотрела несколько коробок, пытаясь решить, что забрать сейчас, а за чем вернуться позже. В конце концов отобрала портрет Реджинальда в полицейской форме конца 1970-х годов, когда он был еще молод, красив и его не преследовали призраки.

На пути к входной двери она обнаружила Мужчину, Ставшего Смертью, в гостиной, где тот пил молоко.

Ей о стольком хотелось его попросить. Освободить папу из подвала. Вернуть Хефцибе голос. Позволить маме хотя бы один раз выиграть по-крупному, а потом избавить ее от зависимости. Снять проклятие. Снять проклятие. Снять проклятие.

Эстер только открыла рот, чтобы высказать все эти просьбы, как вдруг осознала:

• Реджинальд Солар все это время жил в страхе, но тот его не убил.

• Следовательно, проклятие, скорее всего, как утверждал Юджин, – выдумка, а Смерть – если сидевший перед ней мужчина на самом деле был ею – каким-то странным образом защищал, а не проклинал семейство Соларов.

• Чтобы проклятие продолжалось, в него необходимо верить, и единственный человек, который поддерживает в нем жизнь, – это Эстер.

Поэтому вместо просьбы снять проклятие Эстер спросила у него:

– Если бы члены вашей семьи считали себя обреченными жить и умереть в страхе, что бы вы им сказали, дабы облегчить их участь? И уменьшить их страх.

– Я бы сказал, что все умирают, независимо от того, живут они в страхе или нет. И этого – смерти – не стоит бояться.

– Спасибо, – поблагодарила его Эстер. – За остальными вещами мы придем в другой раз.

Поворачиваясь к двери, она вдруг кое-что заметила. На стене над его головой висела маленькая фотография в рамке. Выцветший на солнце полароидный снимок. Свадьба. Женщина в бледно-розовом сарафане с нитью жемчуга на шее. Мужчина в ужасном лавандовом смокинге, белых туфлях и рубашке с рюшами. А между ними – еще один мужчина: с рыжими волосами и кожей, покрытой веснушками, в полицейской форме. Мужчина, очень сильно походивший на Реджинальда Солара.

Мужчина, Ставший Смертью, перехватил ее взгляд.

– Это наша свадьба и моя возлюбленная, да упокоится она с миром. Как жаль, что лиц больше не разглядеть – это единственная фотография с того мероприятия. – Он был прав: лица действительно были расплывчатыми, как и имя на солдатской форме. Но Эстер знала. Она знала. – А теперь, если позволите, я должен идти. Хорошего дня, мисс Солар. Мне нужно успеть на самолет.

– Так куда вы все-таки летите? – снова спросила Эстер.

Мужчина надел шляпу, поднял чемоданы и улыбнулся.

– Слышал, в это время года на Средиземноморье очень хорошо.

36

Красная женщина

Последнюю орхидею Эстер принесла Юджину, который из-за большого количества лекарств даже не осознавал ее присутствия, – а после уснула на раскладушке рядом с его кроватью. Уже на рассвете она сообщила брату о смерти Реджинальда: некоторое время они плакали вместе, пока брат снова не провалился в сон.

Отпирая входную дверь дома Соларов, Эстер почувствовала в нем странность. Было утро, все еще темно, но свечи не горели, а лампы излучали тусклый свет. В окна пробивались солнечные лучи, но их было недостаточно, чтобы разогнать тени, сгустившиеся в углах комнаты. Эстер открыла дверь в подвал, спустилась вниз, однако там ее также встретила темнота. Ни мигающих гирлянд. Ни рождественских гимнов на повторе. Из тьмы ей улыбалась дюжина ее собственных изображений с фотографий, вынуждавших вновь поверить в существование призраков.

Питер сейчас находился в больнице, проходил начальные этапы реабилитации после инсульта. И без него дом лишился удерживавших его корней. Потерял свой якорь. Казалось, стоит только подуть сильному ветру с деревьев, и их жилище взмоет в небо, как одуванчик.

На кухне, как и утверждала Розмари, Эстер обнаружила большое обгоревшее пятно, где предположительно вспыхнул и превратился в искру Фред. Эстер сомневалась, что а) это вообще произошло и б) Фред на самом деле являлся духом, якобы отдавшим свою жизнь за Юджина. Быть может, один из кроликов просто напугал его до смерти, и тот в приступе неконтролируемой петушиной ярости спонтанно самовозгорелся. Однако Эстер все равно опустилась на колени перед выжженным на деревянном полу пятном – формой оно, если прищуриться, напоминало петуха – и мысленно поблагодарила существо, которое, по убеждению ее матери, держало их на плаву последние шесть лет.

Затем Эстер вернулась в свою комнату, села на кровать и принялась размышлять над тем, что проклятия не существует. Юджина так расстроило не заклинание, а всего лишь депрессия. Отца погребла в подвале не магия, а всего лишь тревога. Мать пристрастил к игровым автоматам не сглаз, а всего лишь зависимость. Впервые в жизни разбитые осколки семьи и ее самой, казалось, можно было склеить; и пусть проклятие нельзя разрушить, но психическое заболевание можно вылечить.

Эстер встала, окинула взглядом комнату, свои костюмы, за которыми она, по словам Джоны, пряталась. Неужели так оно и было? Все эти годы она убеждала себя, будто носит костюмы, чтобы спрятаться от людей и от Смерти. А на самом деле с помощью них стремилась скрыться от себя?

Глаза обожгли слезы отчаяния, боли и предательства. Она принялась разрушать клетку страха, выстроенную ею же самой, разрывать полоски шелка и уничтожать недорисованные выкройки, пока не рухнула без сил на ковер, в кучу цветных тканей. Рыдая на полу, она вдруг заметила, что деревянные половицы под слоями бумаги и ткани имеют синий цвет – такого точно не было, когда она несколько лет назад застилала их персидскими коврами. Эстер убрала часть устроенного ею бардака, и на полу проявились новые синие пятна: местами цвета были светлыми, местами темными, почти белыми или почти черными, но все они составляли столь знакомый ей круглый узор, потому что она каждый день наблюдала его в сотнях вариаций.

Эстер отогнула ковер и сдвинула кровать к стене комнаты. На полу, ровно там, где несколько минут назад та стояла, кто-то нарисовал огромный назар – синяя, белая и черная краска выцвела и облупилась. Поверх амулета для защиты от дурного глаза были рассыпаны десятки листьев шалфея: одни свежие, другие высохшие и раскрошившиеся, третьи почти обратившиеся в пыль, – и на каждом из них маминым почерком было выведено какое-то желание.

Сбереги ее.

Придай ей смелости.

Дай ей возможность уехать