– Подсоблю. Вот только булавку свою захвачу да своим скажу, что не ворочусь покамест. Пущай животинам едьбу[27] с водой сами вечером ставят. А вы тут обождите.

Он остановился, повернулся и хмуро глянул на Марью.

– Нечего по селу шастать да пересуды плодить. От слухов и так житья нет никакого, а мне по страднику[28] еще здесь репу сеять. А в ином месте не хочу. Уж больно землица в сторонке этой хороша. Поняли?

– Поняли.

Марья вновь остудила пыл Водяного.

Микула не слукавил. Сборы его и впрямь были на удивление спорыми. Не прошло и получаса, как богатырь вернулся на поле, а за спиной его, увязанная на посохе толщиною с добротное молодое деревце, мерно покачивалась котомка.

– Ну, идем.

Богатырь запустил большой палец под ремень, поправляя врезавшуюся в живот петлю многопудовой шипастой палицы. Такой, что при взгляде на нее Марья всерьез сомневалась, что сумеет подобной громадиной орудовать.

– Раньше выйдем, раньше воротимся.

Не останавливаясь, Микула прошел мимо своих незваных гостей, и им не оставалось ничего иного, кроме как отправиться следом.

Путь до Смородинной реки, даже несмотря на то, что Малое Переполье стояло недалече от Камнетопи, а сами трясины путники по воле царя вод преодолели даже быстрее, чем могли бы проехать по добротным дорогам, занял поболе дюжины дней. И немало из этого времени царевна гадала, как Водяному удалось в своих болотах наладить нечто вроде морских троп.

Впрочем, все ее мысли о том разом вылетели из головы, когда вечером третьей седмицы она услышала впереди громкий рев пламени. Эхом отдаваясь меж вставших вот уже как два дня кряду вокруг деревьев, что сменили низкую поросль топей, он нес с собою прогорклый дым и смрад пожара.

То, что последние пару дней с каждым шагом все ближе они к огненной реке, царевна чувствовала давно, задолго до того, как ноздри защекотала гарь. Сперва стало меньше, а потом и вовсе пропало зверье, затем увяла от ползущего по земле яда листва, а вскоре голые, так напоминающие скелеты диковинных чудищ деревья укрыл толстый слой копоти, а шаги стали мягкими от легшего на землю пепла. Последним, сменив мертвенную тишину, пришел и тот самый рев. Сперва далекий, а затем и бурлящий тревожным свербением в груди. Чуть погодя к гулу огня добавились и багряные, лениво пляшущие по земле отсветы. А затем уж и Микула, выйдя к полыхающему жаром провалу Смородинной реки, кивнул спутникам.

– Ну вот – мост.

Он взглянул на царевну. Впереди, точно как сказывалось в преданиях, виднелся перекинутый через пропасть огненной реки мост. Грубо скованный из железных листов, почерневший от копоти, он со всей тяжестью врезался в края обрыва, и земля, казалось, стонала под его полным весом.

– А вон и Лихо, – богатырь указал на одинокую фигурку, застывшую прямо посреди пропасти.

– Ребенок?

Голос царевича сквозил неподдельным изумлением, и Марья хорошо понимала его. Сперва то, о чем говорил Микула, она и сама приняла за человеческое дитя. За девочку. Но затем почти сразу поняла – нечисть, стоявшая на мосту, с людским ребенком сходство имела весьма отдаленное.

Неказистое, изломанное, в рваном, испачканном кровью сарафанчике, Лихо стояло к ним спиной и с первого взгляда вызывало необъяснимое отвращение и оторопь, густо перемешанные с острым смрадом опасности. Нечисть стояла босыми ногами прямо на раскаленных плитах моста, и от обгоревшей плоти стоп ее с противным шкварчанием шел дым да ползли по железу лопающиеся тут же пузыри горелого жира. Скользнув взором выше, Марья увидела на щиколотке Лиха, до кости изодранной, чернеющую подкопченной сталью тугую колодку.

– Эта кривенькая девчонка? – Водяной погладил усы. – Одноглазое Лихо?

– Ну да… – Микула равнодушно кивнул. – А что тебя смущает, болотный царь?

– Ну, знаешь, как сказать помягче… Я рассчитывал на что-нибудь покрупнее.

– Уж поверь, оно тебя не разочарует…

Отстегнув с пояса булаву, Микула поиграл ее рукоятью в руке, точно примериваясь к весу да удобству, и как- то устало шагнул к мосту.

Стоило богатырю приблизиться к обрыву, как Лихо судорожно дернулось, развернулось рывком, звякнув тяжелой цепью, да уперлось в Микулу блестящим взглядом единственного глаза. Налитого кровью и выпученного, точно белесый фурункул. Морду Кощеевого стража, несуразную, точно вылепленную в насмешку над человеческим дитем, еще пуще уродовал жуткий шрам. Он протянулся от подбородка через щеку, нос, глаз да лоб и терялся где-то в спутанных, грязных волосах, мокрых то ли от пота, то ли от чего похуже.

– Прочь! – голос чудища оказался хриплым и надрывным, точно кричали с дюжину прогнивших глоток разом. – Дороги дальше нет.

– То пока…

Микула, все так же спокойно глядя на него, вздохнул и ступил на железные плиты, после чего Лихо еще взревело пуще прежнего.

– Прочь!

– Пусти нас! Чего нам делить? – царевна, в которую спокойствие богатыря хоть и вселило немалую уверенность, все же решила попробовать для начала сговориться с нечистью миром.

– Никому дороги дальше не будет, – Лихо рывком посмотрело на нее. – Будь ты хоть царица или служка простая. Кто б на мой мост ни взошел, найдет здесь лишь смерть. И ты, Марья Моревна, средь прочих не исключение. Так что иди прочь. Или…

Лихо дернуло детской ножкой, внешне вяло пытаясь оборвать цепь, но царевна даже издали услышала, как скрежетнула по кости колодка, а плоть на пятках зашкварчала сильнее.

– Взойди на мой мост. И умри.

– И на что тебе моя смерть?

– Такова моя служба… Кощеем назначенная.

– Стало быть, это правда… – Иван взъерошил волосы на затылке и переглянулся с Водяным. – Самому Кощею Лихо служит.

Царь вод в ответ неодобрительно поджал губы, словно говоря: «А ты в моих словах сомневался»?

– Верно, царевич.

Лихо, хоть до него было добрых восемь саженей, Ивана услышало и кивнуло так, что казалось, голова у него отвалится.

– Кощей заманил меня судьбами людскими. Сладкими… – оно закатило глаз, а с полопавшихся, кровоточащих губ потянулась на грудь тонкая ниточка вязкой слюны. – А потом приковал к мосту цепями нерушимыми и стеречь его наказал. Покуда вечность не истечет. А там…

Мечтательный вздох.

– И отпустит…

– Ну, это он явно слукавил, шельмец! – Водяной хохотнул. – Наивная душа… Нет ведь у вечности конца и края.

– Конец есть у всего, царь вод. И ваш уже близок.

– Стало быть, не по своей ты здесь воле, – Марья, отчаянно пытаясь придумать, как избежать битвы с опасным противником, заговорила вновь: – И Кощей тебе такой же враг, как нам. А коли так, то и тем паче нет нам смысла смертоубийство учинять. Пусти нас, и слово даю, что заставлю Бессмертного тебя освободить. Уговор?

Марья твердо посмотрела на нечисть.

– Что ж… – Лихо облизнулось. – Хорошо. Можешь ты на ту сторону перейти, царевна. Да только не так. Разруби сперва три дюжины цепей, что меня на мосту удерживают. Дай мне вольную – я и уйду. А уж