тогда иди куда вздумается. Ну что, Марья… – по кровоточащим губам вновь прошелся, собирая черно-алый сок, длинный язык, и Лихо вперило в царевну взгляд истекающего слезой глаза. – Уговор?

– Ну вот, стало быть, и поговорили.

Марья же в ответ лишь усмехнулась и переглянулась со своими спутниками. Выпускать подобную образину, охочую до людских жизней, на свободу она, конечно, не собиралась.

– Теперь и к делу приступать можно.

– Ну, вот так бы сразу, – Микула невесело вздохнул, в очередной раз взвесил в руке истертую рукоять булавы и ступил на мост. – Чай, не разговоры пришли разговаривать.

– Вот это по мне! Прикончим нечисть, и дело с концом! – свирепо оскалившись, хозяин вод ринулся следом за богатырем.

– Иван, ты издали бей. С лука, – Марья, перед тем как пойти за ним, придержала за руку царевича.

– Ого, да ты, никак, обо мне беспокоишься? – он усмехнулся, ничуть не оскорбившись ее просьбой.

– Вот еще, – царевна хмыкнула. – Просто на мосту нам всем сразу все одно тесно будет. А стрелы только у тебя. Бей без промаха.

– С промахами я не умею.

Иван ухмыльнулся, они кивнули друг другу, и Марья поспешила в бой.

– Смерть!

Стоило богатырю пройти несколько шагов по раскаленным плитам моста, как девочка-Лихо яростно завизжала. Громко, пронзительно, точно обезумевший от боли хряк в руках неумелого мясника. А затем вдруг прогнулась назад, живот ее набух кровавым пузырем, пошел буграми, сперва засочившимися кровью, а затем сменившимися глубокими, вскрывающими требуху лопинами[29]…

И вот уж на ее месте возникла огромная, опутанная, точно паутиной, множеством цепей нечисть.

Лихо в своем истинном обличии одновременно напоминало и паука, и рака, и самый чудовищный кошмар: то, что только что было туловом изувеченной болезнью девочки, теперь покоилось на огромном, пульсирующем щетиной, вытянутом червем брюхе, из которого торчали дюжины разномастных суставчатых лап. Каждая длиной с тройку человечьих ростов и оканчивающаяся трехпалыми костистыми дланями с острыми серпами когтей.

– Вот это я понимаю – Лихо! – Водяной, с диким смехом внезапно рванув вперед, обойдя богатыря и оттолкнувшись от моста, прыгнул, в следующий миг вонзив свой трезубец прямо в жирное брюхо твари.

Лихо оглушительно завизжало, дернувшись всем своим громадным телом, а затем сокрушительным ударом отбросило хозяина вод прочь. Так, что тот лишь чудом умудрился приземлиться у самого края обрыва, а не угодить в пылающий багрянцем огонь Смородинной реки.

– Смерть! – сызнова взревело чудовище и тут же получило стрелу в разросшийся до размеров добротной репы, заполнивший все, что некогда было лицом уродливой девочки, глаз.

– Да! Получай, страховидло! – Иван удовлетворенно рассмеялся, глядя на мечущееся из стороны в сторону Лихо. – Слепого-то всяко удобнее убивать будет!

Но его смех тут же умолк, когда стрела упала на мост вместе с выдавленным из глазницы, сдувшимся точно бурдюк глазом, а на морде нечисти фурункулом набухло новое око. Через миг Лихо сызнова было зрячим и наконец схлестнулось с богатырем.

– Смерть!

Сразу несколько лап, точно колья, упали на Микулу сверху, но он, неожиданно ловко для своих размеров отпрянув в сторону, взмахнул своей страшной палицей, и лес ног под ней переломился, точно сухая щепа. Лихо завалилось набок, припадая к шипящим от черной крови плитам, а затем грозное оружие опустилось уже на его брюхо, проламывая до требухи щетинистую чешую. Раз, другой, третий. Чудище ревело, силилось подняться, но всякий раз булава вновь прибивала его к мосту.

– Вот это дело, а, Марья? Повалили, а теперь, глядишь, и зарубим!

К Микуле присоединились сперва царевна, а затем и Водяной. Втроем они принялись бить, рубить и колоть Лихо с новой силой, однако издыхать нечисть не спешила. Раны от трезубца и меча на его тулове затягивались белыми бельмами, как только острия покидали плоть, а ноги отрастали столь споро, что с каждым ударом их, казалось, становилось только больше. И лишь сочащиеся черной кровью провалы от булавы Микулы никуда не девались. Правь, бьющая нечисть вместе с шипастой тусклой сталью, не давала Лиху восстановиться, и в том была истинная сила богатыря.

Однако ж, даже несмотря на их совместные усилия, вскоре бой обратился вспять, и вот уже все трое вынуждены были отступать под градом ударов разъяренного чудища, а о недавнем успехе напоминали лишь несколько ран да переломанных, волочащихся по раскаленным плитам ног.

Пострадали во время схватки и опутавшие Лихо цепи. Оборванные, перерубленные, они плетьми хлестали вокруг чудища, высекая из стали моста ярко-рыжие искры, а затем, вдруг ожив, точно змеи поползли по крутым бокам нечисти, стремясь вновь оплести его своими нерушимыми путами.

– Так вот отчего оно само отсюда убраться не может! – Водяной глянул на Марью.

– Все одно с цепями осторожнее надо быть, а то упустим!

Бросившись вперед, она проскользнула меж длинных ног и точным ударом рассекла нечисти щетинистый бок. Вниз бурным потоком хлынула липкая жижа. Лихо взревело, сжимаясь в ощетинившийся лапами комок, но вскоре рана затянулась, и бой, в котором никто не мог взять верх, продолжился.

Царевна, Водяной и богатырь без устали били чудище, порой отваливая от того целые куски смердящей плоти, но почти все утерянное тотчас отрастало вновь. Не поспевали, несмотря на всю осторожность воинов, возвращаться на свое место лишь перебитые да перерубленные цепи-путы.

– Упустим! – полный страха грядущего поражения крик вырвался из груди Марьи, когда она увидела, что тех осталось меньше дюжины.

«Быть может, в том и был коварный Кощеев замысел? – подумалось вдруг царевне. – Что даже те, кто Лихо одолеть в состоянии, того не сделают, потому как раньше, чем чудище смерть настигнет, оно до свободы желанной доберется? А такого никто в уме твердом не захочет. Вот и выходит, что невозможно мост этот треклятый перейти».

Марья, во злости зарычав, отсекла тройку бьющих по ней лап, готовясь к тому, чтобы кликнуть «Отходим!», но тут в Лихо, ломая ноги и обрывая последние цепи, тараном врезался Микула.

– Не упустим!

И одновременно с тем, как булава его проломила нечисти грудь, в труху перемалывая кости с плотью, могучей рукой обхватил он его тулово и принялся тянуть за собою вбок. К краю моста. Лихо рвалось, билось, полосовало широкую спину богатыря острыми когтями, что не замечали почти надетую на него загодя кольчугу. От истошных воплей чудовища, казалось, шли волнами сами железные плиты Калинова моста, но освободиться от хватки Микулы у него не выходило.

«Упадут!»

– Нет!

Понимая, что хочет сделать богатырь, повинуясь внезапному наитию, морская царевна в отчаянном порыве потянулась к родной стихии. Всем естеством потянулась, всей надеждою.

– Река Смородинная, не счесть лет уж, сколь в плену ты Нави. Да только все одно, истоки твои в Окияне-Море. Часть ты его, как и я. Так внемли ж к сестре своей, прошу я о помощи! Выйди из берегов, покарай врага моего! Спаси богатыря!»

И вдруг, оскверненная исконной противницей всего