теперь в Повсине, проезжает через Вилянов, поворачивает к Варшаве, и прямо с Бельведерской улицы, где конечная остановка, Адам, стряхнув дремоту, едет трамваем по Маршалковской до Хожей.

Раньше часа ночи ему никогда не удавалось добраться до постели, лечь спать, отдохнуть. Святая Анна Орейская! Что бы сказали дочки Катрин, ее бабка, жена доктора ле Дюк и Софи, если бы знали, как ее здесь любят, как ей завидуют — по утверждению Дануты — все девушки Константина. Все? Преувеличение, зависть, смешно!.. Батиньоль, Батиньоль, Батиньоль!

От дяди Стефана ежедневно приходили известия из Чехоцинка, и каждый раз прабабка вздыхала с облегчением:

— Пока еще не возвращается. Может, все же досидит до конца и закончит свое лечение. Я его очень об этом прошу. Пошли, Аннет! Посмотрим, что нового цветет в нашем саду.

Тетка Кристин снова стала относиться к ней сердечно, и пребывание в Константине оказалось довольно приятным, тем более что она нашла нового союзника. Как-то раз доктор Корвин взял ее на долгую прогулку, по пути он просвечивал ее насквозь, словно она была его пациенткой, а он — рентгеновским аппаратом. Доктор собрался было задать ей очередной вопрос, но Анна, устав от этого допроса, склонилась над ручьем, берегом которого они возвращались.

— Как бы не забыть… Заметили ли вы, что это железистый родник? У него такой ржавый цвет и странный вкус…

— Заметил ли я? — неожиданно возмутился доктор. — Так ведь я первый открыл лечебное свойство этой воды. И многие годы борюсь за то, чтобы оборудовать здесь место для питья или построить подогреваемый бассейн. Константин мог бы стать настоящим Константинбадом! Он расположен недалеко от Варшавы, песчаная почва, сосновый лес… Заметил ли я этот ручей, этот микроклимат… Ничего себе вопрос!

— Но… Если можно построить здесь бассейн и лечить людей, то почему этого не делают?

— От глупости! Капиталистам жаль денег, которые они не хотят — как некоторые из них утверждают — утопить в воде. Кроме того, здешний врач не желает, чтобы это мое открытие, этот мой проект… Да что тут говорить! Миллионы злотых плывут этим оврагом уже много лет, и никого это не интересует, никого! Я подозреваю, что здесь имеются такие же минеральные источники, как в Чехоцинке. Лишь доктор Вайнерт меня понимает, но что он может?

— К тому же здесь такой упоительный воздух… — согласилась Анна. — Тут столько липового цвета, и его никто не собирает. У нас остаются только верхушки крон для пчел, а остальное снимают и продают. Дед Ианн утверждает, что от омелы и лип у него почти такой же доход, как от продажи вишни. Правда, абрикосы ценятся дороже.

Доктор Корвин поднял голову и посмотрел на одну из лип, гудящую от пчел, всю в солнце, в золоте, в пыльце, летящей с цветов. Потом опустил глаза на стоящую рядом с ним девушку. Впервые он заметил сапфировые белки ее глаз и пробормотал:

— Здоровье и рассудительность. А ему как раз нужна такая жена.

— Кому? — не поняла Анна.

— Это не имеет значения, нам пора уже идти домой. Значит, ты говоришь, что можно иметь деньги и с этого ручья, и с лип? Неглупо, дитя мое, совсем неглупо! Но в «Мальве» никто в это не поверит.

— Даже маршальша? Ведь она же все знает.

— О других. О мире. Да что там говорить! Труднее всего быть пророком в собственном отечестве.

Они вошли в аллею мальв, и неожиданно доктор удивил ее вопросом:

— Ты говоришь, что в ваших друидских рощах снимают омелу со всех деревьев. А не знаешь зачем? Только как украшение в рождественскую ночь?

Она ответила, ни на минуту не задумываясь:

— У нас никто не занимается такими глупостями. Омела — это лекарство. Прабабка утверждает, что она понижает давление и спасает лучше всяких таблеток от кровоизлияния в мозг.

— Гм… — буркнул доктор Корвин. — Очень жаль, что эта каштановая роща в Круазике, о которой ты говоришь, так далеко. Твоя прабабка, похоже, стоит нашей.

Они вошли на террасу такие довольные друг другом, что пани Рената спросила удивленно:

— Что случилось, Кароль?

— Знаешь, — ответил он оживленно, — Анна тоже считает, что у здешней воды привкус железа.

— Ох, снова ты о своем ручье… — устало вздохнула она.

Доктор помрачнел, но не сдался. И, обращаясь к Анне, сказал:

— Сама видишь. Деньги здесь валяются на улице, висят на деревьях, и никто их не хочет брать. Что о таком расточительстве сказали бы у вас, в умеющей считать каждый грош Франции?

— Не знаю, я из Бретани, — уклонилась от ответа Анна. Но была уверена, что тот пожилой господин, выходивший из автобуса на улице Батиньоль, уверенно сказал бы: «Oh, ces Slaves! Ces Slaves!»

После этой прогулки доктор стал относиться к ней весьма дружелюбно, а прабабка уже представляла Анну знакомым как будущего члена семьи. В результате она познакомилась с милой женой доктора Вайнера Марией и ее двумя дочками, младшая из которых дружила с Данутой. Начала бывать в доме Ирены Пасхальской, всегда полном молодежи, и в вилле «Юлия» клана Махлейдов, которые стали ей особенно близки из-за того, что они происходили из старого, восходящего к кельтам шотландского рода Мак-Леод. Их семья давно уже полонизировалась, что собиралась сделать сама Анна, и Махлейды вспоминали замок Dunvegan Castle на острове Skye еще реже, чем она средневековый город Геранд. Маршальша смеялась, что глава рода МасLeod из Данвегана является ее единственной конкуренткой в долголетии и, хотя ей уже девяносто лет, она в качестве двадцать восьмого главы клана принимает в своем замке на острове Скай и монархов, и обыкновенных туристов, сама спускается в подземелье, чтобы показать посетителям цепи и орудия пыток, а также демонстрирует фамильный флаг, помнящий еще крестовые походы.

— Она сидит там с незапамятных времен, издает путеводители по замку и собственный журнал, в котором описывает судьбы родственников, разбросанных по всему миру, и в том числе живущих в Польше под искаженной на польский лад фамилией Махлейд. А я… Памятные вещи, связанные с восстанием, пропали, у меня осталась только металлическая брошка-якорь, сделанная из кандалов, и ладанка Эразма Корвина, моего мужа. Скажи, разве это не до смешного мало?

Но наперекор всему она высоко подняла голову и смотрела куда-то в пространство, на бледные звезды. И Анна должна была признать, что это «мало» было целым миром для нее и к тому же ценным и важным для друзей дома Корвинов. Она видела сама, с каким почтением приветствовали маршальшу старые и молодые, словно главу клана с туманного острова Скай. Прабабка стала легендой, она была единственным живым свидетелем давних событий,