«Анна Каренина», прочитал Федор Башилов.

— Федя, а чего у нас покрали-то? Ты не в курсе? Вроде извашего отдела!

— Бронзу, Иван Ильич, и серебро.

— Тьфу ты, — плюнул гардеробщик в сердцах, так что очкиподпрыгнули и он придержал их рукой, — а я думал, может, брешут!.. У нас измузея от сотворения мира ничего не воровали! Найдут, как думаешь?

— Найдут, — уверенно сказал Федор и снова посмотрел насумку. — Наверняка найдут!

— Да нынче не люди, а супостаты какие-то пошли! Ну, на койляд им серебро и бронза музейная?! Ведь за копейки продадут таким же, как исами, супостатам необразованным, а те все покидают, пошвыряют!.. А у нас ведьвсе в покое и порядке сохраняется еще с позапрошлого века! — Он помолчал,огорченно поглядывая на Федора поверх очков, и вдруг спохватился: — А ты чегоне звонишь-то?

Федор звонил в собственную пустую квартиру.

— Я звоню, да никто не отвечает!

— А, ну звони, звони.

Иван Ильич зашаркал обратно к своему стулу, уселся, положилногу на ногу, пристроил «Анну Каренину» и нацелился читать.

— Иван Ильич, я через вас внутрь пройду?

— А чего ж? Проходи на здоровье!

Виктория должна была выйти ровно через полчаса, и за этиполчаса Федор Башилов сгрыз все ногти.

В конце концов он налетел в коридоре на Марью Трофимовну,которая ледяным тоном объявила ему, что вскоре прибудет милиция и он к этомувремени должен непременно вернуться на рабочее место.

— Раз уж вы не работаете, то хотя бы не носитесь покоридорам, — добавила она, подумав.

Сумка, которую он должен был оставить вместо той, чтопринесла Виктория, была у него в рюкзаке, и минут за пять до назначенноговремени он вернулся в отдел. Все его тетушки потихоньку собирались домой.Нелечка, устав переживать, тихонько позевывала и закрывалась рукой. МарияВикторовна рассматривала какую-то большую книгу без всякого энтузиазма. МарияВикторовна номер два смотрела в окно, где уже засинели сумерки. А МарьяТрофимовна ожесточенно писала что-то на большом желтом листе. Из всех этихзанятий совершенно явно следовало, что рабочий день заканчивается, вот-воткончится совсем и можно будет наконец-то уйти домой. А дома телевизор с любимымсериалом, чашка чаю, плед на диване — все хорошо!..

— Куда это вы собрались? — спросила Марья Трофимовна, когдаФедор потянул с пола рюкзак. — Вы не можете уйти, с минуты на минуту должнаприехать милиция и во всем разобраться! Или вы опять хотите улизнуть?

Федор замер и посмотрел на часы. Спине стало холодно.

— Мне только на пять минут нужно, Марья Трофимовна!

— Да вас целый день где-то носит! И еще неизвестно, какимиделами вы занимаетесь! Поставьте ваш… чемодан и извольте сесть к столу.

— Марья Трофимовна, мне только на пять минут, правда! Яникуда не денусь!

— Зачем вам вещи?

— Какие вещи?

— Вот эти!

Федор посмотрел на лямку рюкзака в своей ладони и потомопять на часы.

— Я маме должен отнести, — сказал он умоляющим голосом. — Мыс ней договорились!

— О чем таком вы могли с ней договориться и зачем вам дляэтого вещи?!

— Она собиралась после работы в магазин, но у нее нет сумки,и она просила меня принести ей рюкзак. В магазинных пакетах носить еду оченьнеудобно, правда, Марья Трофимовна!

Марья Трофимовна молча смотрела на него через очки для«близи», и ему казалось, что он врет неубедительно, смешно, по-детски и никтоему не верит!

Время шло, и капающие секунды сотрясали его запястье.

— Я вернусь через десять минут!

Начальница пожала плечами.

— Н-ну хорошо, идите! Но я предупрежу охрану, чтобы изздания вас не выпускали!

— Я не собираюсь никуда уходить!

Федор подхватил рюкзак и ринулся вон из комнаты, чувствуятолько, как уходит время.

Он вихрем пролетел через все этажи и коридоры, передкрохотной внутренней дверью в гардероб остановился и задержал дыхание, стараясьдышать потише. Никаких камер наблюдения в этом коридоре не было, и всесотрудники об этом знали, и Федор быстро расстегнул рюкзак, вытащил на светбожий огромную сумку, с которой некогда ездил на Селигер, дернул «молнию»,открыл и запихал рюкзак внутрь, чтобы сумка не была похожа на дохлую собаку.Из-за дверцы раздавались какие-то голоса, и Федор знал, что должен торопиться.Он встряхнул сумку, чтобы рюкзак внутри не съезжал на одну сторону, выдохнул ираспахнул дверь.

— …а я вам говорю, что испачкали! Ну вот, вот посмотрите!Видите?! А вот этого ничего не было, между прочим! А теперь здесь грязь!Ужасная грязь!

— Девушка, ну что вы говорите?! Где же грязь?! Это вампросто показалось!

— Нет, неправда! Я же вижу! А тут вообще мех выдран! Что выздесь делали с моей шубой, в этом музее?! А я думала, приличное место! И людина вид такие хорошие! И искусство кругом! А вы мне шубу испортили!

Виктория стояла в центре вестибюля и скандалила всласть.Иван Ильич держался за сердце, тучная колышущаяся администраторша — Федорпозабыл ее имя — потрясала перед носом Виктории ее шубой, смотрительница заларусского искусства в пуховом платке пыталась вразумить буйную скандалистку, иохранник, всегда сидевший на стуле возле служебного входа, тоже подтянулся исмотрел с интересом. На Федора никто не обратил внимания.

Он просто зашел в гардероб, наклонился и взял сумку. Онаоказалась очень тяжелой, особенно по сравнению с той, которую он держал в рукеи где был только его скомканный рюкзак.

Он аккуратно поменял сумки местами и сделал шаг в сторонуслужебного входа. Помедлил и оглянулся.

— Вы знаете, сколько стоит моя шуба?! Нет, хотьпредставляете, сколько она стоит?! Три тысячи долларов! И я подам в суд на вашпоганый музей, потому что мне ее испортили!

—Да она сумасшедшая просто! Распустили их! Три тысячидолларов, поглядите на нее! Не переживайте, Иван Ильич, ничего там нет, никакойгрязи! Да она придумала все, чтобы нам нервы помотать, они теперь все такие!Все! Иван Ильич, не волнуйтесь! У него сердце больное, а эта девица его вчем-то обвиняет! Да как вы можете, девушка?! Как вы смеете говорить такое нам?!У нас в музее…

Виктория оглянулась только на одну секунду. Нет, даже надолю секунды, и снова заверещала что-то насчет шубы, а Федор сделал еще одиншаг и оказался за дверцей с надписью «Служебный вход».

Голоса отдалились, и шум скандала сразу стал мелким,незначительным. Федор перевел дыхание. Серебро и бронза тяжело оттягивали руку.