Мы преодолели еще пять миль, по большей части вниз по склону. Это выглядело почти приятной прогулкой. Стемнело, из-за похолодания сани заскользили лучше, и я не останавливался еще несколько часов. По дороге мы прошли миль десять, от «нашего» дома – все двадцать пять. Движение по дороге походило на кружение по берегу озера: главное, оставлять деревья по обеим сторонам и идти по середине белой полосы.

Уже после полуночи я увидел справа дерево странной формы. Или это было не дерево? Я выпрягся и пошел на разведку. Это была постройка восемь на восемь футов, с крышей и цементным полом. Дверь была распахнута, внутрь нанесло снегу. Я отрыл вход и вкатил сани в дом. На стене висела ламинированная табличка. Я зажег спичку и прочел: «Это будка для замерзших. Если вы попали в трудное положение, милости просим, если нет, то вам здесь не место».

Эшли нашарила в темноте мою руку.

– Все хорошо?

– Да, все хорошо. Похоже, нам разрешено здесь находиться. Вот только… – Я раскатал спальный мешок и залез внутрь. Лежать прямо на полу было непривычно жестко. – Недостает моего матраса.

– Пустить вас на мой?

– Я уже об этом подумал. Вряд ли на нем хватит места на двоих.

Она промолчала.

– Как ваша нога?

– Побаливает.

– По-другому или по-прежнему?

– По-прежнему.

– Если будут изменения в ощущениях, скажите мне.

– Что вы тогда сделаете?

Я перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

– Может, ампутирую? Чтобы больше не болела.

Она шлепнула меня по плечу.

– Не смешно!

– Ваша нога в порядке. Она хорошо заживает.

– На большой земле мне понадобится операция?

– Рентген покажет. Рентген и осмотр.

– Вы будете меня оперировать?

– Нет.

– Почему?

– Потому что буду отсыпаться.

Она снова шлепнула меня по плечу.

– Бен Пейн…

– Что?

– У меня к вам вопрос. Только, чур, ответьте честно.

– Желаю удачи.

Третий шлепок.

– Кроме шуток!

– Ладно.

– В случае чего, мы сможем вернуться назад, в дом? Если условия ухудшатся? Еще возможно возвратиться?

Мой спальный мешок истрепался и уже не так хорошо удерживал тепло. Предстояла нелегкая ночь. Я мысленно представил обратный путь до треугольного дома. Надо было подниматься в гору. Я был уверен, что уже не осилю этого.

– Да, возможно.

– Вы меня обманываете?

– Обманываю.

– Ответьте толком: да или нет?

– Возможно.

– Бен, у меня есть одна здоровая нога.

– Нет.

– Значит, пути назад не будет? Мы больше никогда не увидим тот дом?

– Похоже на то. – Я растянулся и уставился в потолок. Небо затянуло облаками, и в хижине было темно, как в норе. Учитывая, что снег вокруг громоздился на восемь футов, так оно и было. Через несколько минут Эшли просунула руку ко мне в спальный мешок и положила ладонь мне на грудь.

Она пролежала там всю ночь.

Я знаю.

Когда рассвело, мы продолжили путь. Эшли хотелось поболтать, но на моем состоянии сказывались последствия вчерашнего напряжения. Кроме того, дорога медленно поднималась вверх. Сначала угол подъема рос медленно, но потом начались тяжелейшие четыре мили: дорога, извиваясь, забиралась в гору. Это была та гора, что мозолила мне глаза последние два дня. Из-за угла подъема и из-за сырого снега тащить сани было крайне трудно. Я подтянул ремни на плечах, подоткнул под них руки, приналег. На следующую милю ушло три часа. К обеденному привалу мы оставили позади пять миль и поднялись примерно на тысячу футов.

Дорога продолжала карабкаться в гору, снег колол мне лицо.

К сумеркам мы проделали в общей сложности семь миль, но я был совершенно обессилен, ноги меня уже не держали. Сделав шажок, я несколько секунд отдыхал, чтобы сделать следующий. Вся надежда была на то, что мы набредем на новую хижину для замерзших путников, но надежда не оправдывалась, а идти дальше я уже не мог.

Мы встали лагерем под высокой осиной. Я сделал брезентовый тент, разложил на снегу одеяло, бросил на него спальный мешок и провалился в сон еще до того, как уронил голову.

Я проснулся глубокой ночью. Валил снег, брезент низко провис под его тяжестью. Я стряхнул снег, пожевал холодное мясо, попил воды и высунул голову наружу. На севере между облаками зиял просвет. Натянув ботинки, я нацепил снегоступы и отправился на разведку. Дорога вела в гору, и я поднялся еще на несколько сот футов. Ближе к вершине дорога стала сужаться и петлять. Обнадеживало одно: дальше предстоял спуск. Дорога резко свернула влево, и я замер, затаив дыхание. Мои натруженные ноги быстро затекали.

Низкие облака облепили горы, как ватные тампоны на ранах. Дальше, миль на тридцать-сорок, простирался просвет. Я прищурился. Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразил, что предстало моему взору.

Я отвязал брезент от осины, сложил его и разбудил Эшли. Она вздрогнула.

– Что такое? В чем дело?

– Хочу вам кое-что показать.

– Прямо сейчас?

– Да.

Я впрягся в сани и потащил их наверх. Один я преодолел подъем за четверть часа, а сейчас мучился целый час. Я торопился, надеясь, что небо останется ясным хотя бы еще немного и что она тоже сможет увидеть то, что видел я. У меня болели мышцы живота и шеи, я задыхался, ремни врезались в плечи.

Мы повернули, я поставил сани над обрывом и стал ждать нового прояснения. Ветер пронизывал меня насквозь. Я напялил куртку и всунул руки в рукава. Через несколько минут облака разомкнулись, открыв прежний вид. Я показал Эшли пальцем на то, что разглядел раньше.

На расстоянии миль сорока мерцал слабый свет. Дальше, к северу, к небу тянулся дымок.

Эшли вцепилась в мою руку. Мы не произнесли ни слова. Облака то сгущались, то разлетались, подчиняясь порывам ветра. Я снял показания компаса, дождавшись, пока успокоится стрелка. Триста пятьдесят семь градусов, почти строго на север.

– Что вы делаете? – не выдержала она.

– Страхуюсь на всякий случай.

Всю ночь мы таращились вдаль в надежде на то, что в облаках появятся новые дыры. У них был оранжевый оттенок, намекавший то ли на уличные фонари, то ли на какую-то другую подсветку снизу. Вдруг там прячется что-то крупное, вдруг этот объект удастся высмотреть издали? В конце концов на востоке взошло солнце, и мы потеряли из виду искомую точку. Весь мир снова укутался белым ковром.