Дорога опять привела нас на высоту 11 тысяч футов. Мне был нужен сон, но я знал, что не усну – слишком велико было возбуждение. Мы молча бороздили снег, думая об увиденной картине, о мире, где есть электричество, водопровод с горячей водой, микроволновые печи и кофе.

Гора превратилась в плато, и мы преодолели несколько миль по вершине мира. Ветер мерно и сильно дул мне в лицо, обжигая кожу. Воздух был разреженный, снег колол щеки. Я наклонялся вперед, ловил воздух ртом и мысленно считал мили. Их оставалось примерно сорок пять.

«Сорок две мили до света… – бормотал я. – Сорок одна миля…»

Когда оставалось сорок миль, мы достигли горной седловины, защищенной от ветра выемки. На ее дне нас ждала новая хижина для замерзших бедолаг. Она была существенно просторнее первой, с тремя железными кроватями, накрытыми матрасами, очагом и кучей дров, которых хватило бы на всю зиму. Над дверью была надпись «Домик лесника». Внутри я нашел такую же табличку, как в первой хижине.

Благодаря прихваченному с собой баллончику со сжиженным газом разжечь огонь не составило труда. Я просто сложил дрова, обрызгал их и поднес спичку. Огонь сразу занялся и пополз вверх. Убедившись, что он не потухнет, я стянул с себя мокрую одежду и развесил для просушки. Потом уложил Эшли, плюхнулся сам и уснул без задних ног.

Меня разбудила Эшли.

– Вы меня слышите, Бен?

– Слышу…

Уже совсем рассвело. Солнца не было, но и снега, к счастью, тоже – пока. Я не знал, который час, но, скорее всего, близился полдень.

– Долго же вы спали!

Я озирался, пытаясь вспомнить, где мы.

У меня ужасно ныли ноги, саднило ступни и все тело с ними тоже. Я сел, и у меня тут же свело мышцы ног и живота. Я долго потягивался, приводя себя в порядок. Эшли подала мне почти полную бутылку воды комнатной температуры. Я хлебнул и испытал сладостное облегчение.

За едой я гадал, как далеко мы сможем уйти за этот день. Через полчаса я уже тянул за собой сани.

Эшли аккуратно дернула за свой шнурок.

– Бен?

– Что? – отозвался я через плечо.

– Вы, случайно, не знаете, какой сегодня день?

– Двадцать седьмой.

– Завтра будет четыре недели? – Я кивнул. – Значит, сегодня суббота?

– Выходит, так.

Я мерно переставлял ноги в снегоступах. Она снова дернула за шнурок.

– Я тут подумала… Похудеть оказалось так просто, что грех будет не заработать на таком опыте.

– Это как?

– Давайте напишем книгу о диете.

– Книгу о диете?

– Да! – Она села в санях. – Вы только подумайте! После падения мы едим одно мясо, пьем только воду и немножко кофе и чая. А посмотрите на нас! Кто станет оспаривать, что это не сработало?

Я оглянулся.

– По-моему, наша теперешняя диета – производное от низкоуглеводной диеты Аткинса, она же диета «Саут Бич».

– Ну и что?

– Как мы ее назовем?

– «Диета северной Юты»?

– Звучит скучно.

Они щелкнула пальцами.

– Как называются эти горы?

– «Национальный лесной заказник «Уэсэтч».

– А еще?

– Хай-Уинтас.

– Как насчет «Диеты для похудания «Авиакатастрофа в Хай-Уинтас»?

– На нас она подействовала, не спорю, но уж слишком она строгая и дорогая для большинства людей.

– Это еще почему?

– Ну как же, мы ведь ели мясо пумы, форель, крольчатину, лосятину, пили только воду, кофе, чай. Вряд ли средний американец раскошелится на книгу в триста страниц, описывающую диету, которую я изложил вам одним предложением. Не говоря о том, что ваш мясник не сможет предложить вам мясо пумы.

– В этом вы правы.

Я наклонился и поправил ботинок.

– Все это слишком просто. Необходимо кое-что усложнить, чтобы люди приняли это за рацион астронавтов или голливудских актеров.

– Можно добавить им острых ощущений, устроив падение самолета в горах и выживание при наличии всего лишь мертвого летчика, спортивного лука, злой собаки и запутавшейся особы, пропустившей собственную свадьбу.

– Могу гарантировать, что они похудеют сильнее нас.

Она помолчала.

– Вы навестите жену Гровера?

– Да.

– Что вы ей скажете?

– Думаю, правду.

– Вы всегда так делаете?

– Что?

– Всегда говорите правду?

– Всегда. – Я ухмыльнулся. – За исключением случаев, когда вру.

Она уставилась на меня.

– Как распознать ваше вранье?

Я затянул пряжки, наклонился вперед и вырвал сани из вялых снежных объятий.

– Так и распознаете: я же не буду говорить вам правды.

– Откуда мне это знать?

– Если в следующие два-три дня я вдруг сообщу, что заказал пиццу и что ее доставят через четверть часа, то вы поймете, что это вранье.

– Вы когда-нибудь обманывали ваших больных?

– А как же!

– Что вы им говорили?

– Что мои манипуляции не причинят им никакой боли.

– Через это я уже прошла. – Ее взгляд стал испытующим. – А лгать своей жене вам доводилось?

– По серьезным поводам – нет.

– Например?

– Когда мы впервые пошли на урок танцев, я сказал ей, что мы идем в кино. На самом деле мы пришли в студию, где меня заставили надеть дурацкие башмаки и начали учить танцевать.

– Это я бы назвала ложью во благо.

– Я тоже, но от этого ложь не перестает быть ложью.

– У нее есть оправдание. Это как с евреями у вас в подвале.

– Как это?

– Эсэсовцы стучатся в вашу дверь и спрашивают: «Вы укрываете евреев?» Вы отвечаете: «Нет, не укрываю». На самом деле у вас в подвале прячутся три семьи и сидят тихо, как церковные мыши. Или как мыши в синагоге. Вот вам оправданная ложь, понятная Богу. – Она натянула шнурок. – Бен?

Я знал, что последует дальше. Она долго бродила вокруг да около. Я выпрямился, и шнурок опал.

– Бен?

– Что? – откликнулся я, не оборачиваясь.

– Вы когда-нибудь лгали мне?

Теперь я повернулся и внимательно взглянул на нее.

– Это как посмотреть.

Дорога, долго остававшаяся ровной, повернула направо и потянулась с плато вниз. Каждые несколько минут порыв ветра разгонял облака, и я видел путь, извивающийся под нами миль на восемь-десять. Было похоже на то, что мы вскоре спустимся на несколько тысяч футов.