24 октября Иван со своим двором и опричными полками прибыл в Великий Новгород, откуда спустя неделю «пошел для своего дела и земского к недруга своего к литовского короля и к неметцким городом к Луже (Лудзен. – В. П.) и к Резице (Розиттен. – В. П.), а лутцким воеводам (сбор главных сил рати был назначен в Великих Луках. – В. П.) князю Ивану Федоровичу Мстиславскому и всем воеводам изо всех мест велел сходитись к себе на Ршанской ям»724. Здесь, на Ршанском яме, 12 ноября состоялось совещание Ивана со своими воеводами, на котором было принято решение отказаться от продолжения похода. Официальной причиной прекращения похода стали проблемы со снабжением, концентрация литовских войск в приграничных районах и безнадежное, по мнению собравшихся, отставание наряда (который, кстати, добрался к тому времени до Порхова), что нашло отражение, например, в дипломатической документации725. Между тем упоминавшиеся выше Шлихтинг и Штаден сообщали, что отказ Ивана от продолжения наступления и его поспешное возвращение в столицу были вызваны сведениями о боярском заговоре, имевшем своей целью предать его власти литовского великого князя и польского короля, а новым царем сделать старицкого князя Владимира Андреевича726. Позднейший «Пискаревский летописец» рисует картину несколько иначе. По его словам, некие «лихия люди ненавистники добру сташа вадити великому князю на всех людей, а иныя по грехом словесы своими погибоша. Стали уклонятися [к] князю Володимеру Андреевичю», то есть, по меньшей мере, какие-то разговоры о желательности передачи власти старицкому князю велись среди земских727.

Одним словом, нет дыма без огня, и, получив известие о заговоре, Иван Грозный пришел к выводу, что заговор есть, и распорядился начать следствие. По мере разматывания клубка интриг начались аресты и казни. Непосредственно после возвращения Ивана в Москву был казнен дьяк Казарин Дубровский с сыновьями и теми, кто пришел им на помощь. Дьяк был обвинен в том, что своими злоупотреблениями и взяткоимством сорвал своевременную доставку наряда на фронт и тем самым вынудил Ивана отказаться от его плана нанести мощный удар по Сигизмунду. Весной следующего, 1568 г. дошло и до конюшего боярина И.П. Федорова-Челяднина. Один из знатнейших и богатейших бояр, конюший пользовался большим авторитетом и влиянием в земщине, но имел подмоченную участием в интригах начала царствования Ивана репутацию. К тому же Федоров, похоже, не был в восторге от войны с Литвой, да и Сигизмунд пытался привлечь его на свою сторону. Одним словом, определенные подозрения у царя относительно лояльности боярина были, и, когда в ходе следствия выяснилось, что именно Федоров был главой заговорщиков, судьба его была решена. Боярин был казнен, а вместе с ним было казнено множество его «людей» – видимо, послужильцев и слуг.

Среди прочих казненных по делу Федорова оказался и наш герой со своими сыновьями. Неясно, как, каким образом оказался Григорий связан с боярином. Стрелецкий голова большую часть своей службы провел в боях и походах, не при дворе, и вряд ли мог контактировать с Федоровым настолько близко и тесно, чтобы между ними установились достаточно тесные, если так можно выразиться, «патрон-клиентские» связи. Правда, есть одно обстоятельство, позволяющее предположить, где и как Федоров и Кафтырев могли найти друг друга и где Григорий, обиженный царем, мог стать «человеком» боярина. Федоров «годовал» воеводою в Полоцке в 7074–7075 гг. (то есть 1565/66–1566/67 гг.)728. И если Григорий со своими людьми остался в Полоцке после его взятия на гарнизонной службе, то нет ничего невозможного в том, что между ним и воеводой вполне могли установиться определенные отношения. А если еще добавить к этому, что Григорий мог быть недоволен переменой места службы (еще бы, одно дело – служить в Москве, при государевом дворе, а другое – в Полоцке, на «горячей» границе) да еще и получить взыскание после того, как он и его люди поучаствовали в неудачной для русских Ульской битве зимой 1564 г. (проигранной во многом благодаря своего рода «головокружению от успехов», поразившему русских воевод и начальных людей после «полоцкого взятья». А в этом сражении Григорий непременно поучаствовал бы, поскольку рать князя П.И. Шуйского была укомплектована полоцкими «годовальщиками» – детьми боярскими, стрельцами и казаками). Одним словом, в этом случае мозаика складывается и все становится на свои места. И боярин, и стрелецкий голова могли воспринимать свою службу в Полоцке как своего рода опалу и иметь все основания желать изменить свою судьбу к лучшему.

Однако за неимением документов все это остается лишь гипотезой, предположением, основанным на более чем косвенных свидетельствах и доказательствах. Как обстояли дела на самом деле, почему Григорий Кафтырев оказался замешан в деле боярина Федорова, почему его как будто безупречная до того карьера оборвалась так трагически – об этом мы не знаем и вряд ли узнаем.

Итак, наше повествование о «центурионах» «легионов» Третьего Рима подошло к концу. Безусловно, это исследование не претендует на окончательность выводов – проблема, поднятая в начале работы, только-только начала разрабатываться, и впереди нас ожидает, вне всякого сомнения, еще много «открытий чудных». Необходимость же дальнейших исследований в этой сфере представляется нам очевидной, и не только потому, что жизнь рядового человека в Русском государстве той эпохи нам известна еще очень и очень слабо и эта «история повседневности» очень сильно мифологизирована. Для нас, с учетом растущего интереса к истории военного дела Московии, важнее другое – какую роль играли люди, подобные С. Сидорову, М. Ржевскому, И. Черемисинову, Т. Тетерину и Г. Кафтыреву, в русской военной иерархии той эпохи, каков их вклад в победы и поражения русских ратей? И, размышляя над этими проблемами, приходишь к выводу, что предлагаемые ответы на эти вопросы не вполне соответствуют реалиям того времени. Почему? Попробуем кратко сформулировать основные тезисы нашего видения проблемы.

Прежде всего несколько слов о государевых «больших» воеводах, «генералах», тех самых, что служили государю «не в товарищах», но «под своим набатом». Безусловно, их роль как «головы» войска значительна, с этим никто не спорит, но какова была эта роль, в каких сферах она была большей, в каких – меньшей? Нам представляется на данный момент, что значительная часть «больших» воевод Ивана Грозного в большей степени являлись администраторами, именно полководцами, чем военачальниками. Как аналогия, иллюстрирующая этот тезис, – деятельность генерала Куропаткина на посту командующего русскими войсками в Маньчжурии во время Русско-японской войны 1904–1905 гг., или адмирала Рожественского, «героя» Цусимы. Оба они, обладая несомненными военно-административными талантами, оказались неудачливыми военачальниками. Есть и другой наглядный пример, более близкий по времени к рассматриваемому нами периоду, – командующий испанской Великой Армадой 1588 г. герцог Медина-Сидония.

Причина этого, на наш взгляд, заключалась прежде всего в особенностях русской тактики и стратегии той эпохи, «заточенных» под «малую» войну на пограничье и опустошительные рейды в глубь неприятельской территории («война кормит войну»). Второй момент – характер подготовки высшего командного состава ратей Ивана Грозного. При отсутствии разработанной, отраженной в многочисленных военных трактатах военной теории, содержащей в себе опыт ведения войны на разных «фронтах», военная премудрость постигалась «генералами» на практике. Этот же практический опыт носил довольно однообразный и однобокий характер. «Большие воеводы» хорошо (но не без помощи дьяков и подьячих из Разрядного приказа) разбирались в «устроении» полков, организации маршей, разведки и поддержании дисциплины в полках (благо существовал, судя по всему, к этому времени и определенный опыт составления инструкций-наказов на этот счет729), вопросах логистики (опять-таки не без помощи и активного участия разряда) и прочих административных вопросах730. Однако опыта ведения непосредственно боевых действий, в особенности вождения полков на «прямое дело», многим из них явно не хватало. Этим и объясняются досадные поражения в ситуациях, когда их можно было бы избежать.