А Чингиза я все же узнал.

И даже не по гитаре. По гриве черных как смоль, слегка засаленных волос – сработала память бокового зрения. Фирменных гитар на сцене почему-то я вообще не увидел – скромные «Тоники», похожие на обрубки, и скрипкообразный бас «Орфей-Джипсон», который к настоящему «Джипсону» имеет такое же отношение, как плавучий бар к авианесущему крейсеру.

Моя приставка была на месте. Чингиз как раз сейчас в ней и ковырялся.

– Барахлит?

Я с видом прогуливающегося прохожего приблизился к полусцене.

– Да с питанием что-то, понять не могу!

– Там зажим гуляет на «Кроне», а сам контакт окислился. Вот и отходит иногда.

Чингиз поднял на меня глаза.

– А ты кто? И с чего решил, что батарейка виновата?

– А ты сам посмотри. Там под планку комок бумажный забит. Из фантика. Это для уплотнения контакта. Знаешь, в последний раз прямо на свадьбе заглючило, я чуть соляк свой не пропустил. И я… Витя. Стариком кличут.

Чингиз перевернул педаль, отщелкнул крышку и недоуменно уставился на скатанный шариком фантик «Риглеспермина». Задумчиво пошатал его пальцем.

– Щепкой надежнее было бы, – рассеянно произнес он.

– А гитары тогда чуть позже крошить начали. Когда одному западенцу со стороны жениха «Семь сорок» не понравилось. Да-а, щепок было много!

– Бывает… Так приставка твоя, что ли?

Дошло наконец.

А никто и не претендует, чтоб хороший музыкант был обязательно Спинозой.

– Моя, – подтвердил я. – А если быть совершенно точным, то даже и не совсем моя. Ее собственник – городской хлебокомбинат. А у меня педалька была в субаренде.

– Уматные словечки знаешь! Так зачем продал, если не твоя?

– А я и не продавал. Сперли!

– Еще уматнее. И кто именно? Знаешь хоть?

– Как раз сейчас и выясняю.

– Нормально! Это ты на меня, что ли, намекаешь? Эй, паря! Как там тебя? Старик! Ты ничего не попутал?

– Значит, не ты?

– Конечно, не я!

– Вот и все, верю. Не заводись. А где взял тогда?

– Купил. А что, нельзя?

– Можно. Только, говорю же – ты зря заводишься! Просто представь себя на моем месте. Что бы ты делал?

Чингиз плотоядно усмехнулся.

– Да я уже морду тебе бил бы вовсю. Выяснять и разбираться – это не мой конек!

– И сейчас верю. Все же я сначала разберусь, прежде чем на тебя кидаться. Можно?

– Валяй!

– Так у кого купил? Только не говори, что у покойного кока.

– Точно, у него. А ты откуда знаешь? Как догадался-то?

Черт! Так и думал.

Вернее – не думал: просто опасался, что все концы, что называется, погрузятся в воду. Достаточно указать на покойника. Самый дурной вариант – и он сбылся.

И что теперь? Тупик?

– А где кок педалькой разжился, не знаешь? – проигнорировал я вопросы Чингиза.

– Понятия не имею. Толян говорил, в счет долга ему принесли. Откупались, мол, натурой. Да я и не прислушивался особо. Оно мне надо?

– А кто принес, не видел?

– Говорю же – не надо мне это все! И… точно твоя приставка?

– Моя, – вздохнул я печально.

– Забирай тогда!

Я захлопал глазами.

Вот так просто?

– А… ты как? Ты ж деньги, наверное, заплатил?

– Плевать. Да и не платил я вовсе. Взял неделю назад у Толика этот аппарат на пробу, обещал с получки ему стоху вернуть. И не срослось. Толяну уже моя стоха… до лампады! Знать, не судьба. Бери, пока не передумал!

Ну и ну.

Рок-н-ролл, что называется, жив!

Налицо – классический пофигизм современного кабачного лабуха. Эдакая корпоративная деформация личности в сторону природной чистоты сознания, достигаемой через музыку, любовь и пацифизм. Слышите? Как с «пофигизмом» перекликается? «Make love, not war!» Ох уж это волшебное обаяние хипповской философии! А ведь оно уже уходит. Медленно, но верно. Еще чуть-чуть – и музыканты тоже превратятся в меркантильных барыг с калькулятором вместо совести. Причем – в числе первых! Повезло же мне, что наткнулся на одного из вымирающих мамонтов от ритм-энд-блюза.

– Ну… спасибо, коли так.

Я реально растроган!

– Ой! Старик, слушай, просьба есть.

– Ну?

– Я на доске сегодня лабаю, видишь?

Это он об электрогитаре отечественного производства.

– Вижу. А где твоя иноземная красавица?

– Да в том-то и дело, что я свой «Джипсон» дома оставил, не хотел лишний раз мусолить хороший аппарат на этих «скачках»: тут вообще никто в музоне не рубит. Думал из этой «Тоники» твоей примочкой звук вытянуть, тут вроде компрессор неплохой. И тремоло на носке – вещь! Оставь мне ее на вечер, а? Завтра отдам. Или тут на сцене брошу – придешь заберешь!

Невообразимо!

Особенно для меня – рядового обывателя начала двадцать первого века, эпохи дикого постсоциалистического, а поэтому наиболее бесчеловечного капитализма.

«All You Need Is Love». Любовь – это все, что тебе нужно! Все остальное – прах и суета.

– Конечно, – просто согласился я. – Ол райт! Щепку только не забудь вставить под «Крону».

– Уже!

– Ну, будь…

Я махнул рукой, развернулся и пошел восвояси, чувствуя, как после общения с этим святым человеком на лице блаженно залипает глуповатая улыбочка.

Как росой умылся!

Сейчас вахтенный вернет с небес на землю…

С утра у входа в техникум комсорг и Штопор отсеивали всех студентов выпускного курса и перенаправляли умеренно ропщущую полусонную массу в актовый зал. Там на сцене уже был подготовлен эшафот – кумачовый стол с трибуной. За столом чинно дремали наиболее уважаемые преподаватели и самые успевающие коллаборационисты из числа студентов. Я, кстати, один из них, поскольку староста и отличник. Но, на мое счастье, сегодня в президиуме для меня места не хватило – а нечего тут опаздывать!

Судя по томной атмосфере – все ждали начальника.

– Что за курултай? – поинтересовался я, плюхаясь на сиденье рядом с Сашкой Егорочкиным. – Снова в Англии шахтеры бастуют? Или в космос чего-то там запустили сверх плана?

– Нет, – вяло отмахнулся Шурик. – Отчисляют двоих. Из электриков. Нажрались вчера в общаге и с корпусниками подрались. Один «кашка» в больницу попал. «Эшка» башку ему разбил. Говорят, крови было…