И он вынул из кармана странное резиновое колечко, на котором не было заметно ни шва, ни узелка.

– Что это за штучка?

– Это та самая твоя резиновая ленточка!

– Что?

– Ну, какую ты хотела! Из резины. Как только мы уменьшили размеры изделия, дело у нас тотчас пошло на лад – я бы сам до этого никогда не додумался.

Торн так лучезарно улыбнулся Индии, что сердце ее заколотилось. Она взяла резиновое колечко и растянула его:

– Да это просто блестяще!

Ей в голову один за одним приходили способы использования таких резиночек… щеки ее вдруг заалели: она подумала вдруг, что если усовершенствовать конструкцию, то… Впрочем, тут мысли ее приняли поистине опасный оборот, и Индия их отогнала.

– Послушай, а ты можешь понаделать еще таких? Мне нужны одни вполовину меньше, а другие – вдвое больше!

Торн захохотал во все горло, что тотчас привлекло внимание гостей. Вскоре все сгрудились вокруг них, восхищаясь диковинкой.

Лала пришла в неописуемый восторг – глазки ее загорелись, и она предложила приладить такую резиночку, только подлиннее, к медицинской трубке доктора Хардфилда, чтобы он мог вешать ее на шею.

– А то он все время ставит ее на пол у постели больного, – объяснила девушка, – а в некоторых домах вовсе не так чисто, как хотелось бы…

– А у докторской трубки есть гибкие сочленения? – спросил Торн, и они с Лалой впали в долгую дискуссию касательно возможности изготовления гибких резиновых докторских трубок с применением изобретения Торна – гальванизированной резины – и того, как это скажется на качестве звука при выслушивании больных.

Элеанор пригласила доктора Хардфилда к обеду в благодарность за нежную заботу о выздоравливающей леди Рейнзфорд. Когда доктор прибыл, все перешли в столовую, где Торн тотчас стал расспрашивать Хардфилда о его трубке.

Индия же втайне (и, надо признаться, со стыдом) раздражалась, видя, как Лала в мгновение ока превратилась в обворожительную юную женщину с лучезарной улыбкой – истинное украшение столовой. Правда, Вэндеру тема разговора показалась скучной – но он тотчас воодушевился, когда Лала объявила, что если оснастить приспособление резиновыми трубками подлиннее, то легко можно будет выслушивать сердце лошади и даже обследовать желудок животного на предмет возможных колик.

На этот раз Торн сидел не подле Индии, а напротив нее. Их взгляды встретились лишь однажды, и Торн тотчас нахмурился. Индия же отвернулась и о чем-то оживленно заговорила с его отцом – кажется, о политике…

Когда же ужин подошел к отцу и женщины переместились в гостиную, Индия принялась обдумывать, как бы ей украдкой ускользнуть, чтобы навестить Роуз. Но она понимала: стоит ей снова явиться в домик вдовы – и Торн расценит это как новое приглашение к опасному флирту.

Поэтому она, присев за столик, написала для Роуз коротенькую сказочку про Кролюшку-Петрушку, запечатала письмецо и отдала Флемингу с просьбой немедленно доставить послание по назначению.

Ей было немного неловко: ведь она обещала девочке, что сама расскажет ей на ночь новую сказку.

Но так было лучше. Лучше для всех.

И вовсе ни к чему маленькой сироте привязываться к женщине, которую она никогда более не увидит…

На следующее утро, тотчас после завтрака, Лала поднялась наверх и уселась на мягкий пуфик подле матери. Она изо всех сил пыталась изображать добродетельную дочь, мечтая втайне сделаться женой деревенского доктора. К тому же доктор Хардфилд проживал вовсе не в жалкой лачуге. Он успел показать ей издали свое жилище: вполне респектабельный домик посреди деревни, за решетчатой оградой – и похоже было, что сзади к нему примыкает уютный маленький садик…

Если бы они поженились, доктор помогал бы ей разбирать счета. Да, он объявил ей, что она никогда не научится читать, но в словах его не было и тени упрека. Слова его не ранили ее подобно жалобам учителей, которых нанимал для нее отец…

Прежде никто даже не догадывался, что бедняжка часами напролет силилась запомнить буквы, которые извивались, словно миниатюрные драконы, и все время норовили соскользнуть со странички. А порой буквы расплывались, словно кто-то брызнул на бумагу водой… и как ни старалась Лала, она не могла призвать их к порядку!

– Если ты не придумаешь чего-нибудь, ты потеряешь мистера Дотри! – объявила мать, лежа в постели.

Лала вздрогнула и уставилась на мать.

– Ты что, не слышала меня? – Леди Рейнзфорд повысила голос, что было весьма дурным знаком. – Учти: моя горничная докладывает мне обо всем, что творится в доме!

– Я прекрасно слышу тебя, мама. Тебя пугает, что мистер Дотри может утратить интерес ко мне.

Но, оробев, Лала не решилась напомнить, что всего каких-нибудь два дня назад мать была в ужасе от перспективы этого брака…

Да, мистер Дотри пугал девушку. От мысли, что придется выйти за него, Лалу начинала бить нервная дрожь – хотя она не опасалась, что он станет обходиться с ней грубо. Он был чересчур огромен, чересчур мужественен, однако вовсе не жесток. Да, он может втайне презирать ее, но никогда не позволит себе заявить об этом во всеуслышание.

– Я думаю, мы с мистером Дотри мало-помалу знакомимся, – заикаясь, пробормотала Лала.

– А вот вся прислуга думает, что ублюдок Дотри почем зря совокупляется с этой пародией на леди… этой Ксенобией Сент-Клер! – желчно заявила мать.

– Мама! – в ужасе ахнула девушка.

Такова уж была леди Рейнзфорд: порой она вела себя как истинная фрейлина ее королевского величества, а порой… порой позволяла себе непозволительное.

– Не будь дурой, Лала! Ты уже не сопливая школьница! Я сошла вниз лишь ненадолго, но тотчас заметила, каким взглядом он провожает эту девку! Да и Броуди туда же… Она спала с Дотри, попомни мои слова! Ни один мужчина не будет так смотреть на женщину, если не кувыркался с ней в постели!

– Мама, ты не должна такого говорить! – ломая руки, вскричала Лала. – Леди Ксенобия милая, добрая! И я знаю, что она всецело поддерживает… ухаживания мистера Дотри за мной! Она сама мне говорила!

– О-о-о, она ловкая плутовка! Разумеется, она не желает себе в мужья этого ублюдка – она метит повыше, желает выскочить за будущего герцога! Не удивлюсь, если она спит с обоими!

Лала застонала.

– Причем одновременно, – желчно прибавила мать.

В жизни женщины бывают моменты, когда необходимо принимать решения. Но годы унижений от сознания собственной тупости мешали сейчас бедняжке Лале найти нужные слова. А мать на нее и не смотрела – достав из-под подушки маленькое зеркальце, леди Рейнзфорд изучала свое отражение.

Ни слова не говоря, Лала поднялась, вышла из материнской спальни и прикрыла за собой двери. Сойдя вниз, она попросила Флеминга подать ее пелерину.