— А когда все люди начнут жить по исламу, то все станут праведниками и попадут в рай? — спросил молодой парень-сосед лет двадцати, невысокий и худой, с вытянутым загорелым лицом.

— Да. Если люди будут жить по исламу, то в раю их будут ждать вечные наслаждения. Человек там получит всё, чего ему не хватало в жизни. У него будут самые лучшие гурии.

— И что для этого надо делать?

— Надо верить в Аллаха и делать намаз.

— И всё?

— Надо ещё других наставлять на этот путь.

— А вот в той мечети говорят, — и парень показал головой в сторону перекрёстка, за которым располагалась та самая, «нехорошая» мечеть. — Что за ислам ещё и воевать надо.

— Да там вообще не мусульмане! — вмиг распалялся Сулейман, и его лицо наливалось кровью. — Не слушайте их и не ходите туда! Они просто хотят нас стравить друг с другом, чтобы война кругом была.

Он говорил долго, с жаром, помногу раз повторяя одно и то же.

— А если, например, человек сделает грех, то он не будет потом кайфовать в раю? — вновь поинтересовался парень.

— Закир, любой грех можно искупить, — пояснял Сулейман, чуть успокоившись. — Например, если ты обратишь в ислам хотя бы одного неверного, то все твои грехи будут искуплены, и ты попадёшь в рай.

— А если, например, человек пьёт, курит, то это грех?

— Ва-я-я, большой грех. Очень, очень большой, — и он сокрушённо качал головой, принимая скорбный вид.

— А что за это будет? — продолжал допытываться Закир.

Едва скрывая улыбку, он делал серьёзное, сосредоточенное лицо, но в глазах его всё равно прыгали веселые чёртики.

— Тот, кто курит, будет на том свете сосать член такой длины, сколько за жизнь выкурил сигарет, — надменно изрёк Сулейман и глянул на парня с суровостью, как бы желая ему сказать: даже не смей помышлять о курении.

— А с тем, кто пьёт, чё станет?

— Мочу пить будет, — ещё строже ответил он, понизив голос.

— А ты это откуда знаешь?

— Мне известно многое, что недоступно грешникам, не почитающим Аллаха, — и Сулейман, улыбнувшись загадочно, повернулся и пошёл к своим воротам.

Такие разговоры он вёл постоянно и со всеми. И на все вопросы, на все случаи жизни он имел готовый ответ: любые беды и несчастья от неверия — стоит только обратиться к истинной религии, как всё вокруг у всех станет прекрасно.

Когда ему пытались возражать или спорить, ссылаясь на современную науку, даже на Дарвина, Сулейман зло щерил усы и отвечал, что все сделанные и все ещё предстоящие научные открытия давно уже описаны в Коране: и ДНК человека, и строение Вселенной, и всё-всё-всё. Надо лишь вчитаться в него.

Закир не верил Сулейману, как и всем прочим подобным проповедникам. Сначала он спорил с ним, однако бросил вскоре, поняв, что бесполезно. И, ехидно посмеиваясь про себя, начал задавать Сулейману всякие каверзные вопросы. Причём, делал это с таким невинным видом, что простоватый горец совершенно не чувствовал подвоха. И с жаром принимался разъяснять Закиру премудрости религии, не замечая, что тот уже откровенно смеётся над ним и заводит подобные разговоры потехи ради.

Давно, ещё подростком, Закир тоже стал ходить вместе со всеми в ваххабитскую мечеть. В ту самую, с имамом которой поссорился Сулейман. Там он много чего наслушался: и об «очищенном исламе», и о том, что каждый истинный мусульманин должен вести джихад против кафиров, гяуров и мунафиков и всех тех, кто не поклоняется Аллаху. Закир слушал молча, часто моргая своими круглыми внимательными глазами

Потом грянула война, и в Страну гор из соседней Чечни вломились многочисленные, до зубов вооружённые банды. На площади бушевали митинги, на которых бежавшие из захваченных районов люди требовали дать им оружие. На несколько месяцев Город Ветров наводнили русские войска, и по всей Стране гор теперь всё громыхало и воевало. Имам-ваххабит вместе со своими приспешниками из мечети смылись и не показывались в городе несколько лет. Объявился он потом внезапно, после какой-то амнистии.

Но теперь имам завёл уже совсем другую пластинку. Теперь он говорил всем, что ислам — самая мирная религия на свете, и любое насилие, не то что убийство, является тягчайшим грехом, которому нет прощения.

Когда ему припоминали прежние его слова, имам изумлённо округлял глаза и торжественно клялся, что никогда не произносил подобного, и даже в мыслях не держал. При этом он клялся так горячо, так искренне, что не знакомые с ним ранее легко верили в его честность.

Насмотревшись на двуличного имама и наслушавшись косноязычных и утомительных проповедей Сулеймана, Закир вообще перестал верить в бога. Хотя открыто об этом и не заявлял, опасаясь тёмных, истово молящихся соседей.

Закир был отчаянным хулиганом. Живая, весёлая натура постоянно толкала его на всякое озорство. Ещё подростком он делал самодельные взрывпакеты, начинял их коровьим навозом и подкладывал под двери соседям. Те взрывались, обдавая выходящих на улицу соседей дерьмом, и он с исступлённым хохотом перекатывался по дивану, слыша гневные крики на улице.

Закир малевал ночами на заборах ругательства, бил и без того редкие в округе фонари, переворачивал урны, разбрасывая мусор по улице, мочился в подъездах многоквартирных домов и окатывал зимой соседских коров холодной водой из шланга.

Он тесно сошёлся с другим местным шпанёнком — Миланом, который научил его делать какие-то особо мощные взрывпакеты. Они куролесили теперь по всему городу, оставаясь ненайденными, неуловимыми.

Прошло несколько лет, Закир с Миланом подросли, повзрослели. Их выходки становились всё более циничными, злыми.

Скинувшись, друзья купили небольшую видеокамеру и снимали теперь на неё свои проделки. Понимали, конечно, что своими руками готовят вещдоки для прокуратуры, но верили, надеялись страстно: авось, не попадутся, авось пронесёт. Не снимать не могли — ведь какой это кайф: смотреть потом дома, как пылает в жилом дворе нарядно украшенная новогодняя ёлка, как разлетается от взрыва в подъезде домофон, как истошно верещат на ночной улице молодые девахи, которым они с разбега, хохоча, поддают ногами под округлые зады.

Друзья вынашивали грандиозные планы: Закир хотел пустить газ в здание местной дискотеки в момент, когда там веселье будет в самом разгаре, а Милан лелеял надежду отравить водопроводную воду какой-нибудь химической дрянью.

В один из удушливых летних вечеров они сидели в абрикосовом саду, за домом Закира, в одних майках и длинных, до колена шортах, с ожесточением били на себе комаров и мечтали.

— Ты прикинь, там на дискач разные уроды соберутся, а мы туда газ пустим. Душегубки будут отдыхать, отвечаю. Столько всяких дегенератов ликвидируем, в натуре, — захлёбываясь от восторга, тараторил Закир.

— Ага. Помнишь, как ты там в одну бабу у «Савоя» из воздушки стрельнул? Ещё такая визжала, блин, — подхватил Милан.