— А ты внуши! — строго наказал государь. — Чего же тогда я тебя здесь оставил?

— Внушу, государь, — охотно отвечал князь Черкасский.

— А на счет баб… — призадумался Петр. — Не монахом же мне жить. Вот что, Авдий, завтра я с курфюрстом встречаюсь, договорюсь с ним свое представительство в Пруссии открыть.

— Давно пора, государь. А то что же получается, этих пруссаков половина Кокуя будет, а из наших в Пруссии ни одного.

— Будешь в посольстве за старшего.

— Как велишь, государь.

— Должен же я знать, что делается в соседнем государстве. Письма мне будешь писать тайными чернилами, чтобы ни одна дрянная душонка не прочитала.

— Понял, государь, — охотно отвечал Черкасский.

— Ты вот что… Поискал бы эту Луизу… Мне тут передали, что она в Кенигсберг уехала.

— Уж не втюрился ли ты, Петр Алексеевич? — подивился Авдий, с интересом всмотревшись в слегка сконфуженного государя.

— Брось ерунду молоть, — отчего-то насупился царь. — Уж больно она неожиданно уехала. Недосказанность осталась. Много о чем поговорить надо.

Авдий Черкасский готов был поклясться, что в этот самый момент он расслышал государев вздох. Вот только по лицу ничего не определишь.

— Есть еще одна печальная новость, — произнес Черкасский.

— Что за новость?

— Французы на польский престол толкают принца де Конте.

— Вот оно как! — не на шутку забеспокоился Петр Алексеевич. — А что же курфюрст Саксонский?

— Ждет твоей помощи, государь, и надеется на скорую встречу. Прознали, что ты в посольстве, вот и письмо через меня передают, — протянул Черкасский скрученную грамоту.

Франция, связанная с Турцией торговыми обязательствами, всецело принимала ее сторону, вскармливая султана порохом и пушками. Окажись французский принц на польском престоле, так Турция в лице польского короля получит надежного союзника против России.

И горбаться тогда Россия на два фронта! «Так и до грыжи недалеко» — с тоской подумал Петр Алексеевич.

Взяв письмо, открывать его не стал, аккуратно положил на стол. В одиночестве надо читать. Вдумчиво.

— У тебя есть в польском сейме надежные люди?

— А как же без них, государь? Отыщутся!

— Денег на ляхов не жалей. Если кого не удастся уговорить лаской, тогда попробуем силой. Скажешь им, что если они не выберут курфюрста Саксонского, тогда русская армия двинется на Варшаву. Терять нам нечего. Все едино!

От шутовского до великого всего-то вершок. Теперь это был государь, наделенный даром предвидения.

— Сделаю все как надобно, Петр Алексеевич, — поспешил заверить князь Черкасский.

— А я следом ляхам письмо отпишу!

* * *

Хлопотное это дело — сиживать на престоле, вздохнул Федор Юрьевич Ромодановский. Иное дело Преображенский приказ с Пытошной избой. Знай, выворачивай смутьянам суставы да доискивайся до правды. А тут во все вникать нужно, во всем разбираться. И просто удивительно, как это государь всюду поспевает.

Какую-то неделю назад старец Араамий преподнес ему тетради, в которых поучал Петра Алексеевича разуму, осуждал его правление и ненавязчиво советовал, как следует поступать далее. Без ответа челобитная остаться не могла, с ней следовало разобраться. Вызвав к себе монаха, уже почтенного старца, годков восьмидесяти, князь его незлобно укорил:

— Чего же это ты так, чернец? Другие как могут от костра бегают, а ты сам в него лезешь.

Возраст у чернеца был немалый, а потому вряд ли его могли испугать земные угрозы. А кроме того, уверовав в собственную святость, он нисколько не сомневался в том, что ратует за правое дело.

— На костер, стало быть… Значит, так угодно господу. Зато пепел послужит прекрасным удобрением для следующих всходов.

— Ишь ты, как заговорил! Святым хочешь быть? — хмыкнул Ромодановский. — Не получится!

Повелел пожаловать его двумя дюжинами плетей и отправить со двора.

Еще пятерых обули в колодки — хулу глаголили на государя и называли его поносными словами. Следовало бы порасспрошать — сами до бунтарства додумались или подстрекал кто.

А тут еще «волшебник» Афонька выискался. Верные люди сказывали — покупал он коренья на базарах и готовил из них всякие снадобья. А потому надо выяснить, с какой целью готовил отвар, на кого порчу хотел навести. Следовало провести дознание и выявить сообщников. Поговаривали, что среди его людей есть один стрелец, а еще пушкарь.

А бомбардир Семеновского полка, заполучив от государя сто рублей на провиант, пропил их в кабаке вместе с сослуживцами, да и скрылся. Требовалось сыскать. Но то мелочь!

А тут три дня назад писарь князя Михаила Репнина отписал о том, что капиталы, выделенные государем на постройку трех фрегатов, хозяин потратил на собственные нужды, отгрохав в имении дворец с колоннами. И с этим надо разобраться!

А неделю назад пойманного разбойника исправники земского суда водили по уезду. Где он в качестве «языка» указал на три дома, в которых якобы скрывался. Но как позже установил сыск, в этих хатах проживали его недоброжелатели, которым он решил досадить. «Добрые люди» донесли, что стряпчий, заполучив вознаграждение, отпустил указанных с миром.

Следовало вникать и в это.

Ох, и много же дел в Русском государстве!

Две жалобные челобитные были получены от колодников, писавших о том, что обвинены в воровстве по наговору и что сами честны перед богом, и души их столь же прозрачны, как колодезная вода, и невозможно встретить во всем отечестве более правдивых людей, чем они.

Неделю назад сбежал государственный преступник Афонька Спирин, бранивший Петра Алексеевича поносными словами. Злоумышленник был настолько ловок, что сбежал прямо в ножных и в ручных кандалах. Вырвавшись из цепких рук охранника, он кинулся в толпу, где мгновенно затерялся среди сообщников. Плюхнулся в приготовленную карету и с веселым гиканьем укатил с площади.

* * *

Поманив к себе исправника, Федор Юрьевич спросил:

— Ответь мне, Егорка, как меня в народе величают?

Егорка, хитроватый малый двадцати лет, округлив глаза, уверенно отвечал:

— По-всякому, государь, но больше ласковыми словами.

— Что ты сделаешь с этими плутами! — бессильно хлопнул себя по пухлым бокам Ромодановский. — Неужто я об этом должен под пыткой у тебя выведывать! Пьяницей сумасбродным называют? Только честно давай! — погрозил князь пальцем.

Глубоко вздохнув, Егорка признал:

— Бывает, Федор Юрьевич. Нерадивых-то у нас половина отечества наберется.

— Кому об этом знать, коли не мне? Не о том сейчас, — насупился князь. — А кровопийцей называют? Ты только рожу-то не верти! На меня смотри.