Пояс угрожающе затрещал, но тут на помощь Бровке подоспел Глеб – он ухватил парня за плечи и одним мощным рывком отшвырнул его от разлома.

Наваждение прошло. Рамон тряхнул головой и, удивленно взглянув на Глеба, спросил:

– Что это было?

– Ловушка. Как ты себя чувствуешь?

– Tutto e’bene quel che finisce bene… – пробормотал толмач. – Все хорошо, что хорошо кончается.

– Тогда вставай на ноги и пошли. В мертвом городе нельзя долго стоять на одном месте. А уж тем более сидеть.

Глеб помог Рамону подняться на ноги. Втроем они осторожно обошли разверзшуюся яму, стараясь держаться подальше он края раскола, и присоединились к Хлопуше, который все это время стоял возле большого валуна с перекошенным от страха лицом.

Дальше пошли с еще большей осторожностью и в полном молчании. Но вдруг Рамон остановился.

– Шрамы, – пробормотал он. Потом посмотрел на Глеба напряженным взглядом и окликнул: – Первоход!

Глеб остановился:

– Что еще?

– Когда ты подавал мне руку, я увидел на твоем запястье шрамы.

– Ну да. У меня есть шрамы. И что?

Даже в багровом тусклом свете стало видно, как побледнело лицо толмача, как сошлись на переносице его черные брови и как вздулись желваки на его щеках.

– Значит, это был ты? – хрипло проговорил он.

– Что? – не понял Глеб. – О чем ты?

– Ты убил мою Улиту. Ты задушил ее, чудовище!

Смертоносные кинжалы тускло сверкнули в руках толмача.

– Ты ошибаешься, Рамон. Я не…

– Твои шрамы, – проговорил толмач обескровленными губами. – Они тебя выдали. О, коварство!

Глеб досадливо поморщился, потом перевел взгляд на башню и сказал:

– Слушай, сейчас не время сводить счеты. Мы почти у це…

– Ты знал Улиту? Отвечай!

– Знал. Но я…

Лицо Рамона страдальчески дернулось.

– О, пропасть ада, поглоти меня! – прошептал он. – Вытаскивай свой меч, мерзавец, и защищайся!

– Я не хочу с тобой драться, – сказал Глеб.

– Не хочешь? Ну, так тебе придется!

И с этими словами Рамон бросился на Глеба. Хлопуша и Бровик попытались остановить его, но он выскользнул из их рук, как гибкий уж, и нанес Глебу молниеносный удар. Однако ярость сделала движения толмача не такими выверенными и точными, как обычно, и Первоход сумел увернуться.

Перехватив руку Рамона, он резко вывернул ее, выбил из второй руки другой кинжал и повалил толмача на землю.

– Теперь тебе придется меня выслушать, – сказал он, заломив Рамону руки за спину. – Я не убивал Улиту, понял?

– Но ее брат сказал, что это ты!

– Ее брат? – По лицу Глеба пробежала тень. – Опиши мне его.

– Невысокий… Коренастый.

– С лысоватой головой и недобрым взглядом?

– Да.

Уголки губ Глеба дернулись.

– Это Молчун. Хлопуша, расскажи ему!

– Молчун – мой старший брат, – прогудел здоровяк. – И он… он сожитель Улиты.

– Что значит «сожитель»? – прохрипел толмач.

– Они жили вместе, – сказал Глеб. – Как муж и жена. Не удивлюсь, если это он ее и задушил.

– Хочешь сказать, что я говорил с убийцей Улиты и отпустил его?

– Видимо, так.

Несколько секунд Рамон молчал, потом негромко попросил Глеба:

– Отпусти меня.

– А ты больше не будешь бросаться на меня с ножами?

– Нет.

Глеб выпустил руки толмача и выпрямился. Рамон медленно поднялся с земли, с хмурым видом отряхнул камзол. Потом посмотрел на Глеба и сухо изрек:

– Примите мои извинения, сударь.

– Принимаю.

Глеб повернулся, чтобы продолжить путь, но вдруг остановился и схватился рукою за грудь.

– Черт! – с досадой проговорил он. Затем быстро сунул руку под рубаху и вынул из-под нее льняную веревку. Кожаного мешочка с пробуди-травой не было.

Глеб быстро огляделся, увидел лежащий в пыли мешочек и быстро опустился рядом с ним.

– Черт! – снова выругался он. – Трава рассыпалась!

Он попытался собрать пробуди-траву в щепотку, но пересушенная трава рассыпалась у него под пальцами и смешивалась с сухой землей.

Глеб яростно ударил кулаком по земле и гневно воскликнул:

– Чертов толмач! Из-за тебя мы остались без пробуди-травы!

– Сударь, я…

– Что ты?! Только и можешь размахивать своими дурацкими кинжалами!

Бровка подошла к Глебу и положила ему на плечо узкую ладонь.

– Не надо, Первоход, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Мы одолеем Пастыря.

– Одолеем? Как?

Бровка улыбнулась бледными от усталости губами.

– Не знаю. Но нас четверо, а он один. И мы… Мы не дадим друг друга в обиду. Верно?

Глеб усмехнулся:

– Верно, Бровка. Я не позволю Пастырю обидеть вас. – Он поднялся с земли, поправил ножны и сказал: – Идем дальше. И не сходите с тропы ни на шаг.

Багровое небо, белые обломки зданий, поросшие мхом камни… Тоскливо и муторно было на душе у Глеба. Словно за всей этой фантастической декорацией скрывалось что-то, чего он никак не мог разглядеть.

«Если вдуматься, все это настоящий бред, – думал Глеб, шагая по узкой тропке, вьющейся между разрушенными фасадами. – Я здесь, в древней Руси. В настолько древней, что и Руси-то еще никакой нет. Иду по мертвому городу и знаю, что за спиной у меня – упыри и волколаки, а впереди – колдун, собравшийся покорить мир и сделать его своей игрушкой. Может, все это сон? Вот проснусь сейчас и…»

На тропе прямо перед Глебом выросла высокая фигура. Глеб остановился. Ни страха, ни волнения он почему-то не почувствовал.

– Кто ты? – спросил Глеб незнакомца. – Ты Пастырь?

– Разве ты видишь на мне белую хламиду?

Глеб вгляделся в темные черты призрачной твари и побледнел от ужаса.

– Прочь! – крикнул он, молниеносно выхватил из ножен меч и рубанул по своему двойнику.

Порыв воздуха, вызванный движением клинка, развеял фигуру. Но она тут же стала сгущаться снова. И вот уже собственное лицо Глеба усмехнулось ему, а его собственные губы негромко и насмешливо произнесли:

– Не так быстро, приятель. И хватит корчить из себя крутого ходока. Ты не Первоход. Ты просто жалкий борзописец Глеб Орлов.