Я жду ответа, Марко де Сантанель!..

– Вы хотите знать правду? Но сможете ли поверить в то, что услышите от меня? Эта музыка нисходит на землю с ясных небес и струится сквозь облака. Она – для всех, но не все готовы ее принять... Поздним вечером прямо над своим домом я увидел странную звезду. От нее к земле тянулся тонкий сверкающий луч. Я осмелился прикоснуться к нему, и он отозвался, как божественная струна, – мелодией, которая проникла в меня, и я стал ее хранителем. Небесная музыка заставляет верить, что свет восторжествует над тьмой, в ней – красота, спасающая мир, и ее должны слушать люди. Потому я и беру в руки гитару.

– И этот бред сумасшедшего ты называешь правдой, Марко де Сантанель?!

Ты пытаешься уверить, что на тебя снизошло откровение, а на самом деле погряз в грехе и не перестаешь лгать даже в тот час, когда суд решает твою судьбу. Ладно. Все равно расскажешь то, что стараешься скрыть. И участь твоя не завидна.

...Его вывели из тюрьмы инквизиции вместе с другими, признанными еретиками. Все они были облачены в уродливые одежды, размалеванные кроваво-красными изображениями чудовищ и чертей. Со связанными руками их провели по улицам медленной процессией, которую возглавлял отряд, следовавший за зеленым крестом инквизиции. Цвет креста был не только символом постоянства и вечности, но и напоминал свежесрубленную ветвь – эмблему истинной веры, в отличие от сухого хвороста, подбрасываемого в костер. Зеленый крест был изображен и на стяге – между оливковой ветвью и обнаженным мечом. Оливковая ветвь – эмблема мира – демонстрировала готовность проявить милосердие к тем, кто чистосердечным признанием и искренним раскаянием заслужит прощение. «Милосердие», однако, могло состоять разве что в удушении жертвы перед сожжением, то есть в менее мучительной смерти или в самом «лучшем» случае в пожизненном заключении с конфискацией имущества и бесчестием семьи осужденного.

Многочасовая процедура унижения и позора закончилась на окраине города, где за последними домами открывалось поле. Там возвышался огромный белый крест, а вокруг него были установлены столбы с уложенными возле них вязанками хвороста. Марко привязали к одному из столбов. Палачи призывали одуматься и согласиться открыть всю грешную правду, чтобы спасти тем самым душу от мук вечного ада. Они не оставляли его, пока языки пламени на легком ветру не стали лизать босые пятки де Сантанеля. Он успел увидеть, как на горящие сучья бросили разбитую его гитару. А потом... А потом душа его и душа гитары вместе поднялись в небо, навстречу музыке, что жила в них и звала в неоглядную высь, к той звезде неумирающей надежды, которая появилась среди дня над полем, где свершалось аутодафе.

ЯВЬ

Неожиданная встреча и диалог с таинственным незнакомцем в Национальной галерее произвели на Марка сильное впечатление. Ни о чем другом он теперь просто не мог думать и находился уже не в Лондоне, а внутри самого себя, размышляя над тем, о чем спросил его в музее старик, – о музыке, которую дарят земле небеса. Вспомнилось, как на одном из форумов в Интернете организован был опрос. Посетителям сайта следовало высказаться по поводу того, почему, на их взгляд, персонажи многих картин знаменитого художника Марка Шагала летают. Кто-то глуповато пошутил, что, мол, накурились «травки», а вот один из серьезных ответов, что особо запомнился: «Они поднимаются туда, откуда приходит музыка любви».

«Для меня значение имеет только любовь, и я имею дело только с теми вещами, которые крутятся вокруг нее», – так говорил сам гений кисти и красок. «А не отправлял ли Шагал своих героев в полет для того, чтобы они отдавали долг за его спасение?» – неожиданно для самого себя подумал Марк, вспомнив далеко не всем известную историю появления будущего знаменитого художника на свет. В часы его рождения в городе, который он впоследствии так замечательно изобразил на своих картинах, бушевал пожар. Вспыхнув по чьей-то небрежности или оплошности в летний полдень, он все ближе подступал к окраине, и юную роженицу на кровати перетаскивали из дома в дом. Но тут погода внезапно и резко изменилась: налетели грозовые тучи, хлынул неимоверной силы ливень, который и спас молодую женщину с младенцем. Голос матери и голос неба соединились для новорожденного воедино, и не потому ли влюбленные на полотнах Шагала взлетают туда, откуда приходит спасение и куда поднялась после смерти мамина душа?

СОН

...В тот тихий вечер Андреа Амати пригласил к себе Марчелло Кремони, чье дивное пение любил слушать в короткие часы, когда позволял себе оторваться от работы в мастерской. Через века Джанни Родари, который появится на свет в Оменье, сосем недалеко от Кремоны, откуда происходит род Амати, напишет замечательную повесть о волшебном голосе Джельсомино – юноши, считавшегося одними колдуном, а другими – святым. Эта сказка о том, чего можно добиться, используя редкий природный дар для добрых дел, направляя его против сил, творящих зло. Амати считал голос Кремони волшебным.

– Дорогой друг Марчелло, – начал Андреа, предварительно выглянув за дверь и в окно, дабы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы их подслушать. – Я расскажу тебе то, во что трудно поверить. Представь себе два одинаковых по размерам глубоких блюда из серебра, если сложить их так, чтобы у одного дно было снизу, а у другого – сверху. Такой вот предмет увидел я в небе неделю назад, когда решил побыть немного перед сном в саду. Подумал сначала, что перетрудился и мне это мерещится. Но я смотрел на него и вдруг почувствовал, что между мною и предметом этим, что зависал прямо над моей головой, открылся какой-то незримый коридор. Я услышал внутри себя восхитительную музыку. И что самое удивительное, ее можно было читать, как распечатанное письмо. Я вижу недоумение на твоем лице, друг Марчелло, и мне оно понятно. Но это только начало. В тот час мне было сообщено, что я и мои сыновья будем создавать необыкновенные музыкальные инструменты и наши имена узнает весь мир. В своих творениях – так было предсказано – мы обретем вечность, а инструменты, сработанные нами, и через сотни лет помогут восстанавливать бездумно разрушаемую гармонию красоты, а иначе планету нашу окутает безысходный мрак.

Я чувствую, дорогой друг Марчелло, что у тебя уже есть много вопросов, но у меня вряд ли найдутся на них ответы, а потому прошу тебя, не перебивай, а слушай дальше. Я тогда словно