Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
А мы находимся в глубоком и длительном плену нелепых устаревших иллюзий о единственном хранителе этих важных обстоятельств существования страны — непомерно раздутых армии и спецслужб, неподъемных для экономики военных расходах, съедающих все возможности развития собственной гражданской экономики, нормального обеспечения человеческой жизни своего народа. Это приводит к опасной зависимости от импорта продовольствия и других гражданских товаров и экспорта невозобновляемых земных ресурсов. А в результате главный хранитель суверенитета — народ недоволен жизнью и не хочет идти в армию!
***
Итак, к 1991 г. большевики и комсоветы практически уже успели выполнить поставленную их классиками задачу уничтожения крестьянства как реакционного класса, переделки его в сельскохозяйственных рабочих или деревенский пролетариат. Состояние крестьянства перед реформами — последняя степень умирания.
Принудительный неоплачиваемый труд, средневековый уровень социальных условий жизни создали атмосферу бессмысленности проживания в деревне. При малейшей возможности трудоспособная часть жителей деревень уезжала. Оставались престарелые и те, кто нигде не мог устроиться. Детей в деревнях не стало. Неиссякаемый ранее источник роста населения в стране прекратил свое существование. Осталось считанное количество не умерших еще деревень с единичными экземплярами самостоятельных работоспособных крестьян, имеющих какую-никакую собственность, прогнозирующих свою жизнь наперёд, душа которых не может жить без Земли.
Комвласти в соответствии с ее "нетленным" учением не нужен был самостоятельный крестьянин, она боялась его. Ей был нужен люмпенизированный винтик коммунистического механизма, который бы работал безропотно, без затрат на его жизнедеятельность. Комвласть специально создала условия, определенно подчеркивающие его более низкий статус в обществе, что он должен всем, а ему — никто. У крестьянина не оставалось другого выхода — если хочешь быть человеком, нужно уезжать из деревни. И это при трескучих лозунгах о советском трудовом крестьянстве (как будто есть нетрудовое), серпа в гербе страны и т. д. — лицемерию комвласти не было предела.
Самостоятельный крестьянин не стал советским винтиком — он, в конце концов, предпочел исход из деревни.
Комсоветская власть, особенно местная, в последние годы знала, что работать в колхозах некому. Но тема восстановления крестьянства как сословия комидеологами была закрыта. Это было бы отказом от основополагающего принципа коммунистической идеологии. Для них цвет кошки важнее, чем результат ее работы. Поэтому решали лишь вопросы восстановления рабочей силы путем присылки из городов школьников, студентов, солдат, госслужащих на сезонные работы, на более длительные (на животноводческие фермы и т. д.) — осужденных на принудительные работы. Но все это было латанием дыр, абсолютно не перспективным. Заселение центра России переселенцами из Кавказа и Средней Азии также оказалось безуспешным.
Освоение разработанной учеными программы объединения деревень в агрогородки на центральных усадьбах колхозов и совхозов, реорганизация колхозов в совхозы без соответствующего финансового и материального обеспечения отрывали крестьян от вековых корней, от земли, не улучшая и не цивилизуя их жизнь существенно, усиливали их подъемность к переезду в более лучшие места и, в конечном счете, миграцию в города. А без крестьянства сельского хозяйства не бывает. И результативность этой важнейшей отрасли любой суверенной страны зависит от заинтересованности, самостоятельности крестьянства, поддержки его всем обществом и государством не лозунгами, а серьезно, особенно в период восстановления разрушенного хозяйства. При этом главное — качество крестьянства, необходимое же количество крестьян определяется уровнем научно-технического прогресса страны.
Успехи советского сельского хозяйства, о которых поет КПРФ, чисто пропагандистского характера. До половины хлеба, сахара, растительного масла мы импортировали. Крупные животноводческие комплексы строились не на основе самоокупаемости, а за счет обдирания рядовых хозяйств, поставлявших за бесценок корма. Повсеместные приписки урожаев (в бункерном весе вместе с влагой выше кондиции, сорняками и "воздухом"); кампанейский шум про интенсификацию (на отдельных полях, в передовых звеньях, бригадах, хозяйствах), химизацию, мелиорацию, продовольственную программу; создание искусственных маяков за деньги государства. Вот и все "успехи".
Однако надо признать, что полностью осознал я пагубность комсоветской системы лишь где-то во второй половине 80-х годов. Окончательно исчезли иллюзии, что она может улучшиться от смены руководителя. Больших изменений система не позволит сделать.
И с 1989 г. принял активное участие в демократическом движении в качестве рядового. Не ради власти и денег, но не потому, что их ценность для меня не имела значения. Без денег жизнь никудышная, доказательств чего я хлебнул предостаточно. Но и последним винтиком, которым крутят кому не лень, тоже никогда не хотел быть и не хочу.
Есть более высокий приоритет, определяющий поведение мыслящего человека, — логика жизни. В соответствии с ней надо видеть свое реальное место и понимать, что на какую бы ступеньку ты не залетел с попутным, случайным или созданным специально ветром, — время все расставит по местам. И какими же жалкими и никчемными выглядят эти бессовестные кумиры — рукамиводители, коих место лишь далеко внизу; бесталанные композиторы, писатели и певцы, "величайшие" академики науки с пониманием окружающего мира на уровне арифметики; воры-бизнесмены и предприниматели, которых к экономике и близко подпускать нельзя; лихие полководцы, которым личный успех важнее миллионов погубленных жизней подчиненных бойцов и т. д.
Так вот мне, пришедшему к пониманию пагубности комсоветской системы после очень длительного и глубокого осмысления пройденного пути, человеку уже пожилому и совершенно не трибунному, никакой должности было не нужно. Убежденность в абсолютной необходимости слома комсоветской системы и преобразования общественной жизни своей страны доставляла мне полное личное удовлетворение просто быть участником демократического движения. И никакие опасности меня уже не могли остановить. За все мои страдания, моих родителей, родных, близких и не близких граждан моей деревни и других деревень и городов страны. Как искупление за мои грехи, как ни печально признать, довольно сильно оглупленного всеохватной диавольской коммунистической напастью.
Поэтому с великим удовлетворением я смотрел в 1991 году на поднятие российского трехцветного флага вместо кровавого над Белым домом, Кремлем, на флагштоках зданий ЦК КПСС и КГБ. С сознанием исторической необходимости был на баррикаде в 1993 г., когда в Москве бесчинствовали боевики Анпилова, Макашова и Баркашова.
Я не питал иллюзий быстрого переустройства жизни, хорошо понимая, что быстро обрести сытость и счастье после столетия греховности — нельзя. Вся наша жизнь от "а" до "я" была построена на нереальности, на воинствующем отрицании основополагающих религиозных заповедей, абсолютно реальных, вытекающих из логики самосохранения человечества.
На мой