оставалась еще более или менее вятской — крестьянской. Двери домов не запирались. Но в последние годы обстановка стала опасной.

Анастасия Ивановна (Шатова в девичестве) Вахрушева после смерти мужа Петра Емельяновича, оставшаяся беззащитной, как и все вдовы, обнаружила утром, что посаженный вечером лук с грядки исчез.

Грабеж и воровство уже не колхозного только добра, а даже друг у друга, стал обычным делом.

Одна за одной исчезали деревни. Ушла в небытие деревня Черное озеро, расположенная в 1–2 км от нашей. Большинство жителей 17-ти изб имели фамилию Березины. Мужики были отменные, крупные, крепкие хозяйственники. Такой была большая семья Артамона.

Постепенно опустошалась деревня Кугланур, по величине, равная нашей, но немного в стороне от столбовой дороги. Исчезли две деревни за Куглануром — Едыгары и Росляты, имевшие долю лугов за Пижмой. Приезжавшие из них крестьяне на сенокос ночевали в изодранных шатрах и шалашах. Наши парни, с гармонью ходили знакомиться с девками этих деревень. Один раз и меня, подростка, взяли с собой для учебы. В деревне Росляты в Петров день шумело большое гулянье.

Растворились в небытии соседние деревни Пижанского района — Тимино, Змеевка и Даниленки. Оттуда мы возили "чернозем" (луговую плодородную почву) для грядок под овощи на осырках. Приехав в Тужу, однажды я прошел пешком 15 км до Пачей, где тогда уже жил брат Михаил, чтоб взглянуть, вспомнить маршрут, по которому ходил в 8 и 9 классы. Пришлось идти по бездорожью, по памяти. Не было уже деревень Шанеево, Вахренино. А на месте удивительно чистенькой, ухоженной деревни Коротаи, уютно расположившейся на берегу большого оврага с родниками, вырос угрюмый хвойный (еловый) лес. В нем, как мне своевременно подсказали встречные прохожие, уже освоилось медвежье семейство. Поэтому это место обошел я стороной.

Это были уже последние брежневские годы и начальные после него. Деревни исчезали одна за другой, а в оставшихся состав жителей не омолаживался. Все неумолимо в деревне крестьянской шло к печальному концу.

Но удивительно разрослись районные и областные центры, а в них когорты аграриев.

И, если областные центры расширялись, в основном, за счет крупных промышленных предприятий, то районные центры (бывшие когда-то селами, мало отличавшимися от деревень) — большей частью за счет увеличения бюрократического аппарата (с соответствующими конторами) по управлению сельским хозяйством (колхозами и совхозами) и робко развивающейся отраслью по переработке сельхозпродукции и по обслуживанию (обеспечению) удобрениями, машинами, электричеством, газом и т. п. Мелькомбинаты и мясокомбинаты располагались только в городах на значительном расстоянии от хозяйств.

То есть, как на дрожжах рос класс аграриев, государственных служащих, работающих и живущих за счет государства (как машины по управлению страной, обществом) и отстаивающих поэтому интересы этой машины. Для них главное — отчитаться перед вышестоящей инстанцией по выполнению ее указаний (иногда смешных, например, по кукурузе и т. п. бюрократических игр) и, главное, по сбору (прямо говоря, по отбиранию большей части) созданной в хозяйствах сельхозпродукции. Таким образом, аграрии — это самые близкие к крестьянству нахлебники и поэтому наносят самый большой вред. Они должны бы по идее быть помощниками крестьянства, ближними партнерами при производстве продовольствия в стране, если бы они и крестьяне были равноправными, как в цивилизованных странах, не строивших "коммунизм" для одних и одновременно рабство для других.

Среди вятских крестьянских хозяйственников была такая притча. Ничего не сделаешь и ничего не получишь у 50 контор районного центра (в нашем случае, в Туже) — ни электроэнергии, ни газа, ни машин, ни удобрений, ни помощи в строительстве (дорог ли, водохозяйственных и других сооружений), в социалке (больница, аптека, собес, школа и т. д.) и т. п., если не привезешь что-то из трех "М" — мясо, масло, мед. Ни одна дверь этих контор без них не отопрется. Вот и весь социализм — коммунизм и т. п.

(Этот класс аграриев, как увидим потом, загубил на корню все начавшиеся реформы в стране по сельскому хозяйству).

Я в эти годы был "отъявленным аграрием", работая в МСХ СССР гл. специалистом (не будучи членом партии на большее, к счастью, не подходил). Я этот класс знаю изнутри, поэтому они, конечно, назовут меня предателем (их интересов). Я иду на это "предательство" сознательно, не имея каких-либо шкурных интересов, кроме одного: надо осознать отрицательное в жизни и устранить его. Иначе никакого развития в стране не будет.

Я очень хорошо понимаю, что одни крестьяне без аграриев необходимой цивилизованности не достигнут. Но аграриев как равноправных с ними партнеров. Это аксиома.

Сельскохозяйственные ученые, кем я был более 15 лет, также относятся к аграриям. Хотя ученые не отнимают у крестьян производимую ими продукцию, но работают на государственные средства (отнятые государством у крестьян), а потому выполняют заказы лишь государства, его чиновников, зачастую давая "архинаучное" обоснование всем вышеупомянутым "игрищам" комсоветских бюрократов.

А в целом они предоставлены сами себе, не востребованы по большому счету хозяйствами, находящимися в бедственном бесправном положении. Эта невостребованность практически превращает сельхознауку в бессмысленность, в искусство для себя. Хорошо, если ученые по призванию — они работают все равно, они не могут не работать. Но атмосфера невостребованности при неплохих заработках втягивала в такую науку много недобросовестных людей, политиков, политиканов. Большой вред науке нанесла "руководящая и направляющая партия", назначая директорами научных учреждений своих политиков, никакого отношения к науке не имевших.

Такая практика присылания руководителей была отработана до автоматизма в производстве. В последние десятилетия комсоветов все руководители хозяйств были назначены сверху, чтоб неуклонно проводить политику партии по построению всего того же коммунизма, разработанного где-то сверху, "не нами", да и не генсеками, тем более еле дышащими. Материально назначенцы в малой степени зависели от эффективности хозяйственной деятельности. Премии, награды, величина зарплаты назначались им сверху. Как отчитаешься. Поэтому приписки, очковтирательство и достигли небывалых размеров. Урожаи по отчетам несусветные, а хлеб приходилось все больше закупать за рубежом.

Надо заметить, что эта "дисциплинированность по вертикали власти" приобрела в областях РСФСР особенно уродливые формы. Например, при проведении дорогостоящей осушительной мелиорации. Зачем улучшать землю, если продукцию невозможно вывезти без дорог!

Будучи с комиссией в Латвии, я увидел в одном из хозяйств на полях кучи удаленных кустарников (что делать очень просто и дешево). Но на этих полях вода стояла в осенние дни. А в хозяйствах ко всем полям асфальтированные подъезды. Проверяли мы совсем другие вопросы. Я не удержался и спросил у председателя колхоза по-дружески:

— Наверное, за счет средств на мелиорацию построили асфальтированные дороги к полям?

— Да, — сказал он откровенно.

Конечно, правильно они делали, разумно. А в России дорог не было и нет, а осушали даже заливные