Валяясь долгими вечерами на скрипучей постели в номере дешевенькой гостиницы в двух шагах от аэропорта (казна, хоть и отправила его в «запределье» за свой счет, оказалась очень и очень прижимистой) Вячеслав уговаривал себя, что вот завтра обязательно… И твердо знал, что ни завтра, ни послезавтра, ни через день этого «обязательно» не случится. Что вся эта затея с поездкой в «зазеркальную» Россию изначально была авантюрой, авантюрой она и останется…

Вконец измучив себя, Кольцов собирался даже прервать «отпуск» раньше времени, чтобы вернуться обратно и окончательно выбросить из головы и спасенную им девушку, и саму вторую Россию заодно. Тем более что отношения между двумя одинаковыми державами накалились настолько, что два пресловутых медведя, никак не могущие поделить одну берлогу, для обозначения творящегося никак не подходили. Скорее тут подошла бы аналогия с двумя пауками в банке.

Чего стоило беспрестанное поливание грязью «антиподов» по всем каналам телевидения, толпы бездельников, скандирующих чушь и потрясающих лозунгами напротив выхода из пассажирского терминала, которые Вячеслав видел каждый день по дороге с «работы» «домой», исписанные ругательствами стены. Причем порой настолько двусмысленные, что поручик, никогда «сотрясателей устоев» не поддерживавший ни в каком виде, лишь диву давался: о чем думают власти? Что должен подумать обыватель, видящий, как средь бела дня несколько расхристанных юнцов самого маргинального типа малюют баллончиками с краской на парапете пешеходного моста надпись такого содержания: «Император Николай – ко…» И стоящий в двадцати шагах городовой лишь благодушно ухмыляется в усы, поскольку парой минут раньше один из «художников» объяснил ему, что имеется в виду «тот» император, а вовсе не Его Величество.

Всеобщая шизофрения, охватившая державы-близнецы, настолько угнетала Кольцова, что ему не только не хотелось идти куда-то на поиски Екатерины, но даже покидать свой номер. Особенно после того, как десяток молодчиков, узнав неведомыми путями, что обитающий в нем офицер – «оттуда», устроил на него засаду в темном проходном дворе, ведущем к гостинице.

Что именно хотели узнать у него молодые люди (или, наоборот, сообщить), так и осталось для пограничника тайной. Поскольку к связному изложению своих мыслей разлетающиеся словно кегли в разные стороны проходимцы уже способны не были. А оказавшись на заплеванном асфальте – и подавно. Но, судя по изъятым у половины из них «колюще-режущим» аргументам, которые Вячеслав от греха (порежутся еще или глаза друг другу повыкалывают) утопил в канализационном коллекторе, намерения у них были самые серьезные. Жаль, перешли они сразу к пантомиме, забыв, что наделены Богом членораздельной речью…

Как на той на стороне

Девки пляшут при луне!

Девки или бесы —

Нам без интереса!

Засыпал поручик под доносящиеся из двора-колодца частушки подобного непритязательного содержания, и уверенность его в том, что он совершил глупость, крепла с каждым похабным перлом певцов…

Наконец каторга его завершилась.

Оставалось лишь обменять полученные по прибытии «на карманные расходы» местные денежные знаки на купюры родной державы (хотя внешне бумажки, не говоря уже о монетах, ничем не отличались, у честного офицера даже мысли не возникло манкировать обменом и подорвать тем самым экономику родной страны) и вернуться в аэропорт, ставший близким вдвойне. Чтобы сказать стране несбывшихся надежд «Прощай!». Этому и решил посвятить Кольцов последний, полностью свободный, так как все бюрократические формальности были улажены накануне, день. И заодно все-таки взглянуть хотя бы одним глазком на эту «запредельную» Москву.

А все потому, что по необъяснимой прихоти Министерства финансов обмен российских денег на российские производился всего лишь в одном в городе коммерческом банке. И банк этот располагался на противоположном от Тушина конце второй столицы Империи, поэтому офицер не только налюбовался вдосталь Москвой надземной, но и побывал в ее подземельях, прокатившись на метро и наглядно уяснив для себя, что ничем хорошим от уже известного ему оно не отличается. Кстати, «верхняя» Первопрестольная его тоже не слишком-то порадовала разнообразием. Единственным радикальным отличием от известных ему пейзажей оказалась стеклянная игла-небоскреб «Товарищества братьев Нобель и K°.» в Замоскворечье, о строительстве которой все еще ломались копья в «зазеркальной» городской управе.

В общем, когда, завершив муторный обмен «шила на мыло» (и потеряв при этом какую-то сумму в виде комиссионных), он вышел из-под кондиционированных сводов на полированный гранит банковского крыльца, часы пробили полдень…

* * *

За неделю безделья Катя просто устала отдыхать…

Кое-кому покажется забавным, что отдых может надоесть, но это так. Сколько раз мы говорили себе: «Эх, деньков пять бы выпало свободных – ничего бы не делал! Валялся бы с книжкой на диване, смотрел телевизор, шлялся бы по городу… Да отоспался бы на год вперед!»

Увы, всего этого, как и любой другой деятельной натуре, Екатерине Соловьевой хватило ровно на два дня. На третий она уже откровенно скучала, а на четвертый твердо знала, что согласиться на предложение начальницы ее толкнул не кто иной, как сам Враг рода человеческого, для разнообразия прикинувшийся госпожой Кобылко.

Чтобы перебороть в себе желание немедленно явиться на работу (приказ Капитолины Семеновны был ясным и недвусмысленным – десять дней на территорию банка ни ногой), девушка принялась ходить по музеям, выставками и театрам. Тем более что на это поднимающее человека над собой занятие у нее никогда не хватало времени с той самой поры, когда университетские двери затворились за ее спиной.

Но и здесь ее ждало разочарование: в городских музеях новых выставок не предвиделось, а старые экспозиции она хорошо помнила еще со студенческих лет. Новое обнаружилось лишь в одном из музеев – выставка японской гравюры из Императорской картинной галереи Эдо. Жаль только, что перипетии жизни грозных самураев, чубами на лысых головах напоминающих чрезвычайно узкоглазых запорожцев, и портреты томных барышень с палочками в волосах Катю не слишком вдохновили. Исключением стали лишь пейзажи: гора Фудзи, грандиозная волна цунами, смывающая рыбацкий поселок, цветение саккуры над тихим прудом… Наверное, потому, что точно соответствовали состоянию ее мятущейся души, то каменеющей от тоски, то взрывающейся фейерверком надежды… И театры тоже не порадовали. На классику не удалось достать билетов, а два спектакля в «современном» стиле, проходившие при заполненных на одну пятую залах, оставили странное двоякое впечатление. Словно в роскошном ресторане ей на великолепно сервированный стол подали заказанное деликатесное блюдо, а вместо кушанья под сверкающим серебряным колпаком оказался старый, скрюченный, провонявший потом ботинок, полный противных мокриц, червей и тараканов. С трудом досидев до конца второго «шедевра», девушка поняла, что либо она за прошедшие годы безнадежно отстала от жизни, либо все современное искусство – мерзость. Нечто подобное описанному чуть выше блюду.

Так что к утру седьмого дня «безделья» Екатерина была согласна на все кары грозной госпожи K°былко вплоть до перевода в архив, курьеры или даже уборщицы, лишь бы сменить опостылевшую тишину уютной квартиры на великолепное гуденье персоналок, щелканье клавиатур, шепотки сплетниц-подчиненных и бессловесную Ксюшку-неумеху. Поэтому направилась в сторону запретного для нее банка с решительностью Орлеанской Девы,[33]ведущей свою армию на штурм непокорного Парижа. И чем меньше до него оставалось, тем больше радовалась душа, тем шире становился шаг, словно за плечами, разорвав жакет строгого делового костюма, вырвались на свободу два могучих белоснежных крыла, способных оторвать от земли хрупкую девичью фигурку и одним взмахом унести ее в сияющую высь…