Почти моментально возникли исторические параллели. Снова евреи были убиты на немецкой земле, в то время как весь остальной мир продолжал свои дела, будто ничего и не произошло. Что еще хуже, государство Израиль было выставлено немецкими властями бессильным и вынужденным пассивно наблюдать, как террористы уничтожают его граждан. На многие дни жизнь в Израиле буквально остановилась. По всей стране были отменены празднества по случаю еврейского Нового года (Рош ха-Шана). В стране повисла атмосфера скорби.

Палестинцы рассматривали свою операцию как успех, поскольку их дело оказалось в центре внимания мировой общественности. Один из печатных органов ООП писал: «Взрыв бомбы в Белом доме, взрыв мины в Ватикане, смерть Мао Цзедуна или землетрясение в Париже не смогли бы получить больший резонанс во всем мире, чем тот, который был вызван операцией “Черного сентября” в Мюнхене… Это все равно что вывести слово “Палестина” на вершине горы, видимой из всех уголков планеты»[388].

Непосредственно после этого события кабинет Голды Меир не мог сделать многого. Он опубликовал формальное заявление о том, что «правительство Израиля с гневом и отвращением осуждает убийство арабскими террористами одиннадцати израильтян». Меир приказала осуществить «десятки авиаударов по базам, лагерям и штаб-квартирам террористов в Сирии и Ливане. При этом имеется в виду нанесение урона террористам, а не мирным жителям»[389].

Но это было только начало.

Вечером 6 сентября Замир вернулся из Мюнхена. На двух закрытых брифингах, которые окажут огромный эффект на будущую политику Израиля в отношении терроризма, он эмоционально описал атаку террористов и реакцию Германии – отказ немцев принять помощь или совет, хаос, отсутствие профессионализма и апатию, которую продемонстрировали немецкие силы безопасности.

«Позор Германии невозможно измерить»[390], – сказал он. Все, чего хотели немецкие власти, – поскорее покончить с этим инцидентом, чтобы продолжить Олимпийские игры, сообщил Замир потрясенному кабинету министров.

По мере того как расходились волны от доклада Замира, ярость против террористических организаций, проливающих еврейскую кровь, а также против немецких властей, которые так позорно провалились и отказались взять на себя какую-либо ответственность, резко возросла. На секретном заседании комиссии кнессета[391] один из участников в крайнем возбуждении воскликнул: «Мы не только должны защищать себя, мы должны переходить в наступление. Мы должны находить террористов и убивать их. Мы должны превращать их из охотников в добычу». Менахем Бегин предложил нанести бомбовые удары по Ливии.

В дело вступила Голда Меир, которую критиковали за то, что она не взяла спецслужбы под свой плотный контроль для предотвращения мюнхенского кровопролития[392] и которая беспокоилась относительно своих шансов на переизбрание. Премьер и ее кабинет решили, что если европейцы не будут даже пытаться остановить террористов на своей земле, «Моссаду» будет дан «зеленый свет» сделать это вместо них. 11 сентября кабинет уполномочил премьер-министра утверждать цели для ликвидации даже в дружественных странах, не ставя об этом в известность местные власти. «Независимо от того, ответные это действия или нет, – говорила Меир в кнессете 12 сентября, – но везде, где строятся террористические планы против нас, где замышляют убийства евреев, израильтян – в общем, представителей еврейства где бы то ни было, – там мы обязаны наносить по ним удары».

Харари был прав. Меир изменила свою точку зрения. «Кидон» будет пущен в дело немедленно.

«Красивая Сара покинула здание и направляется к себе домой».

Это было сообщение, переданное на радиоволне «Кидона» однажды вечером в Риме в 1972 году. «Хорошо, начинайте. Приготовьтесь к операции», – приказал Майк Харари со своего командного поста.

«Красивая Сара» не была женщиной[393]. Это было кодовое обозначение высокого худощавого человека в очках с копной блестящих черных волос и очень живым лицом. Его настоящее имя было Ваель Цвайтер, он был палестинцем, который работал в посольстве Ливии переводчиком по временным контрактам. Цвайтер почти закончил перевод «Тысячи и одной ночи» с арабского на итальянский, и этот вечер он провел дома у своей подруги Жанет Венн-Браун[394], австралийской художницы, обсуждая с ней тонкости передачи ярких описаний из книги. В дверях хозяйка вручила Цвайтеру хлеб, который специально испекла для него. Он положил хлеб в конверт, в котором находилась рукопись.

Покинув дом Браун, Цвайтер направился в свою квартиру на Пьяцца Аннивалиано, 4. Он проехал на двух автобусах, а выйдя из второго, тут же зашел в бар, постоянно держа в руках конверт, в котором была последняя глава его перевода.

Группа наружного наблюдения «Кидона» все это время следила за Цвайтером. В «Моссаде» были уверены, что он не простой переводчик, что это только прикрытие, а на самом деле молодой человек был руководителем ячейки «Черного сентября» в Риме. В Италии контрразведка была особенно слабой, и Рим в то время превратился в европейский центр палестинской террористической активности. В «Моссаде» подозревали, что Цвайтер отвечал за нелегальное перемещение террористов и контрабанду оружия через границы, а также за выбор целей.

В «Моссаде» также полагали, что Цвайтер в сентябре того года организовал попытку минирования самолета авиакомпании El Al, который должен был вылететь из Рима[395]. У итальянских властей против Цвайтера имелись собственные подозрения: в августе полиция задерживала его на короткое время в связи с атаками «Черного сентября» на компании, торгующие с Израилем.