— Ну, гайда на отдых! Пощипай травку, если найдешь ее тут, а не найдешь — не обижайся. Сама должна понимать: война, всем нелегко.

Лошадка неуклюже поскакала в степь.

Красноармейцы сгрудились вокруг маленьких костров, некоторые бегали взад и вперед, чтобы кое-как согреться, постукивали ногой об ногу.

Засунув кнутовище за голенище, руки в рукава, Шмая подпрыгивал на месте, но от этого ему не становилось теплее. Собрав пересохший пырей, стебли кукурузы и сухие ветки, он развел огонь, и сразу вокруг костра собрались бойцы.

— Холод собачий! — воскликнул кровельщик. — Цыганский пот прошибает… Сразу видно, что уж недалеко Крым, курорт! Купальный сезон, кажется, еще не кончился? Как вы думаете, хлопцы? Эх, там уже погреемся!..

— Ничего, скоро тебе, браток, жарко станет! — отозвался кто-то из густой темени. — Там, у Перекопа, быстро отогреемся, аж чубы будут мокрые…

— Нам не привыкать!

— Прикончим проклятого барона, к своим женкам греться поедем…

— Да, так легко его прикончишь! Сидит, гад, как за крепостной стеной. Если б он один там был, быстро покончили бы с ним. А за ним — вся Антанта. И англичане, и французы шлют ему без конца пушки, аэропланы, корабли… Слышишь, как они бьют с моря!

— Ничего, все равно скоро всей контре конец придет! — перебил его Шмая.

— А ты почем знаешь, усач?

— Знаю, коли говорю! Товарищ Фрунзе к нам приехал, командарм. Наш ротный Дубравин сказал по секрету…

— Какой же это секрет, если комиссар нам газету читал?

Шмая понял, что попал впросак, схватил котелок, набрал в него воды, будто кашу сварить на костре собрался, да тут как раз горнист заиграл сбор. И степь снова загудела, послышалась команда: «Тушить костры! Строиться!»

Шмая побежал искать свою лошадку и весело рассмеялся, найдя свою клячу среди боевых кавалерийских коней. Засунув морду в чужую торбу, она с удовольствием лакомилась овсом…

Он похлопал ее по крупу:

— Молодец, кобылка! Не пропадешь, раз не теряешься… Счастье твое, что не заметил хозяин, ты бы у него получила!

Лошадка неохотно вытянула морду из брезентовой торбы, даже взглянула на Шмаю с укоризною, будто хотела сказать: «Как же тебе не стыдно! Мало, что ты меня плохо кормишь, так и здесь не даешь поживиться…»

Шмая снял с ее ног путы и повел к двуколке…

Полк растянулся по степи.

Темная ночь нависла над головой. Дождик то усиливался, то затихал. Красноармейцы шли медленно, тяжело. Стучали колеса повозок. Изредка кто-то затягивал песню, ее подхватывали простуженные голоса, но песня быстро замирала. Мимо проносились кавалеристы на лихих конях. Оглашая степь грохотом, промчались броневики. Прошли огромные пушки. Все шло, двигалось, мчалось и катилось. Невидимая могучая рука направляла весь этот поток к Сивашу, к Турецкому валу, к перешейку, опутанному колючей проволокой.

Перед рассветом над колоннами послышался гул. Аэроплан с красными звездами на крыльях пронесся низко над землей, так низко, что видно было лицо пилота. Сверху посыпались разноцветные листовки. Солдаты на ходу ловили их, читали вслух. Это Реввоенсовет, командарм от имени республики обращались к красноармейцам: «Даешь Крым!», «Даешь Перекоп!»

Ротный Дубравин шагал среди своих бойцов и читал вслух листовку. Он весь сиял, и в глазах его можно было прочесть: «Ну, что я вам говорил?»

Предрассветный туман окутывал бескрайнюю голую степь, проглатывая колонну за колонной.

— Даешь Крым!

— На Перекоп!

Шли целый день. Недалеко уже были Сиваш, Турецкий вал. Здесь все отчетливее слышалось тяжелое дыхание войны.

Ночь застала полк у большого полусожженного села, где нужно было остановиться и ждать приказа о наступлении.

Снова разгорелись солдатские костры.

Бойцы расположились среди камней вокруг маленьких костров. Но не успели и задремать, как поднялся необычайный шум.

Прибежал ротный Дубравин, принес мешок с подарками, присланными красноармейцам рабочими Москвы и Киева, Петрограда и Харькова. Теперь все вспомнили, что был канун третьей годовщины Октября…

Вызывая каждого бойца, ротный доставал из мешка подарок и важно вручал ему, как великую драгоценность.

Шмая развернул маленький сверток и достал оттуда пару теплых варежек, носки, платок и гребешок. Он просиял, как ребенок, попробовал расчесать свои усы. Из одной варежки он вытянул маленькое письмецо. Оно было из Киева, и писала его женщина, потерявшая мужа на войне. Наш разбойник вспомнил те дни, когда он вместе с Хацкелем приехал в этот огромный город из родного местечка. Невыразимое волнение охватило его. Присев к костру и перечитывая письмецо, написанное женской рукой, он как наяву увидел Рейзл. Верно, уже родила она. Сына или дочь? Что за человек родился и какая судьба ждет его? За все время он ни одного письма не получил от жены, ни единой весточки из дому. Полк все время в пути — то в боях, то в походе. Разве найдет письмо его в таком водовороте? Как она там живет? Встретится ли он еще с ней?.. Столько чудесных парней ушло вместе с ним, а сколько уцелело? Он встретил только троих да еще Овруцкого, которого отправили куда-то в госпиталь, чтобы отрезать ему раздробленную ногу…

Больно сжалось сердце. Там, в колонии, остались Хацкель, его тесть. Хорошего от них ждать не приходится, а вот неприятностей они могут причинить немало. Кто поможет одинокой Рейзл? Лучшие ребята-колонисты ушли на фронт…

Шмая старался отогнать от себя тревожные мысли. Закурил и пошел к бойцам, примостившимся у костра возле каменной стены, чудом уцелевшей после недавнего налета врангелевских аэропланов.

Он притащил несколько обгоревших досок, щепок и подбросил их в огонь.

Солдаты, которые еще не устроились на ночлег, кипятили в котелках воду, говорили о подарках, читали записки, найденные в посылочках. Не так подарки, как эти письма от чужих, незнакомых людей принесли им столько радости, словно это были весточки от родных и любимых, от сестер, невест, матерей…

Постепенно разговоры стихли. Люди старались уснуть Кто скажет, когда еще будет возможность отдохнуть, ведь впереди жестокие бои. Однако холод не давал им заснуть. Даже костры мало помогали.

Казалось, эта ночь никогда не кончится.

Шмая, устроившись у костра, бодрствовал. Подбросив в огонь какой-то деревянный обломок, он стал варить пшенную кашу.

— Бог вас знает, ребятки, — проговорил он, доставая из-за голенища ложку, — и чего вы не спите, никак не пойму… Крым, курорт, купальный сезон…

— А ты почему не спишь, разбойник?

— Я-то? Я давно научился обманывать сон, — ответил Шмая и начал помешивать ложкой кашу в котелке. — Сон ко мне, а я от него, как черт от ладана. Жена у меня молодая, горячая, спать отучила… Однако без дела теперь сидеть не годится… Почему кашу себе не варите?

Достав из сумки соль,