— Ты пойдешь со мной?

На самом деле, ему очень хочется уйти. Не бросать ее одну, нет, но уйти потому, что он боится не сдержаться. Ему страшно, ему больно и душно от осознания того, что его девушка льет слезы по человеку, который недвусмысленно намекал Воробьеву на то, что он любит Чопру. Да, это ее друг. Да, они общались друг с другом годами, но для возбужденного сознания это значения не имело.

Разумеется, ничего такого Алексей говорить Кале бы не стал. И даже как-то упоминать о той их ссоре. Просто в глубине души его это угнетало. Заставляло думать — если бы они были ранены оба, то о смерти кого Кала переживала бы больше?

Пока она звонила родителям Джея, Алексей взялся писать менеджеру ещё одного шоу и своему агенту, говоря, что ему будет сложно выйти в ближайшие дни. Он собирался спать с Моцартом сутки, а то и двое. Подальше от всего этого дерьма.

Однако, когда Кала возвращается и обращается к нему, Воробьев невольно вздрагивает.

— Я?

А зачем? Вряд ли он там придется ко двору, раз родители Калы так религиозны, и…

— Хорошо, конечно. А во сколько?

***

Днем субботы Маша пришла на место встречи к назначенному времени, а вот Федор опаздывал. В какой-то момент девушка уже решила, что он не придет вовсе, что все это — просто издевка, хотя прошли всего лишь какие-то три минуты. Казанцева вновь и вновь сверялась с часами на дисплее телефона, раздраженно притоптывая ногой. Они с Соколовым договорились для начала просто прогуляться, поскольку сегодняшний день выходил достаточно солнечным, в особенности по сравнению с предыдущими. И вот — она стояла около качелей на Маяковской. Растерянная и злая.

И, конечно же, она не ожидала, что он подкрадется к ней со спины.

Федор и телефон — это опасно. Потому что, зависнув в том или ином приложении, он мог пропустить пару часов. И иногда это время многого стоило.

Вот и сегодня, читая в чате подробности нападения на фотографа Джея Бхата, Федор чуть не опоздал на свидание. Сейчас он буквально несся между людьми, прокладывая себе дорогу вперед. Нет-нет, только не это. Пожалуйста, он же успеет.

— Бабуль, сколько за букетик?

— Тысячу двести, — услышал Соколов накрученную сумму за букет мимоз, но ему было плевать. Быстро сунув в руку старушки деньги, Федор схватил цветы и помчался дальше.

Маша стояла спиной к нему, поэтому Соколов тут же обхватил ее сзади руками, суя девушке под нос мимозы.

— Я опоздал, я мудак, прости меня.

Маша уже собиралась возмутиться — это же просто непозволительная близость! Но нежный запах цветов, ударивший в ноздри, мигом заставил ее сердце оттаять.

— Прощается. На первый раз.

Он сжал ее чуть сильнее, не давая двигаться.

— Ты не замёрзла?

Федя отпускает Машу, и теперь, когда она поворачивается к нему лицом, он улыбается ей.

— Может, немного и замёрзла.

А ты ведь можешь меня согреть?

Нет, так открыто Маша флиртовать не будет. Не привыкла. Ее метод решения вопросов — сразу действие. Поэтому в следующую секунду Казанцева, прижимая к себе букет мимоз одной рукой, второй хватается за Федора. Привлекает его к себе, чтобы закончить то, что начала ещё вчера. Девушке приходится подняться на носочки, чтобы дотянуться до Соколова, поскольку ей не повезло с ростом так, как повезло той же Чопре — Маша еле дотягивала до ста шестидесяти трех сантиметров. Вот такая вот маленькая и злая дамочка. Точно карикатурная чихуахуа. Но, тем не менее, теперь она невесомо целует Федора в губы. Маше нравится быть неожиданной. Почти внезапной.

В своей голове Федор убеждён, что Маша должна быть с ним. В своей голове он уверен, что так и будет. И ничто им не помешает — все сомнения улягутся и больше никогда не возникнут, а они с Машей буду жить долго и счастливо. Федор просто не совсем понимает того, что, может быть, Маша вовсе этого не хочет и, если идет на сближение, то лишь потому, что Воробьев не хочет с ней быть.

На безрыбье и рак рыба или как там?

Ему кажется, что Казанцева начинает видеть в нем что-то, и от этих мыслей он приходит в восторг. Федора ещё ждёт сильный удар, когда он поймёт свое истинное место в этой истории, но пока он не думает об этом. Он весь охвачен эйфорией. Он готов для Маши на все. На все, что та скажет. Соколов очень эмоциональный парень — хотя по виду не скажешь. И очень хочет верить в лучшее. В хороший исход любой, даже грустной истории. Вот и в своей он тоже видит сейчас только хорошее.

Когда она берет его за руку, то Федор смотрит на нее со все той же улыбкой, и взгляд у него становится таким нежным, таким ласковым, что даже не самое кукольная его физиономия преображается.

Она становится на цыпочки и целует его в губы. Сердце пропускает удар. Федор даже не думал, что Маша будет его целовать. Вот так целовать. Он согласен с ней ещё долго за ручку ходить — только бы она соглашалась давать ему ручку. А она вдруг сделала этот шаг… Под сердцем вдруг становится очень тепло.

— Прости, что вчера убежала, — почти шепчет она, чуть отстранившись. — Появились неотложные дела.

— Да все хорошо, — отвечает и он чуть ли не шепотом.

Да, все отлично.

— Итак… Куда мы с тобой пойдем? — деловито поинтересовался Федор, протягивая Маше руку.

Обычно в его жизни иначе. В том смысле, что обычно его любили взаимно. А сейчас очевидно, что любит только он. Но Федору пока кажется, что его любви хватит на них обоих.

Маша тепло улыбается ему, и даже глаза у нее блестят. Нельзя сказать, что она уже забыла болезненную привязанность к Воробьеву, но Федор… С ним девушка чувствовала себя лучше. Чувствовала, словно с ним она, наконец, может стать счастливой. Словно ее томительное ожидание правильного человека закончено.

Но пока рано рассуждать о подобном, конечно. Казанцева сильно боялась обжечься. Если Соколов вдруг передумает, если найдёт себе кого-то получше… Цианид в кружке придется ждать уже ему.

— Не знаю, — даже как-то повеселев, пожимает плечами Маша. — Мне все равно.

Кажется, я пойду с тобой куда угодно.

— Может, прогуляемся в сторону Арбата? Я не очень люблю Красную площадь и все, что в том направлении находится.

— Конечно, пойдем куда захочешь.

Можно сказать, что Федор слегка помешался