– А ведь могло быть по-другому. Когда мы заключали сделку, я отдавал тебе палец с расчетом на то, что ты вернешь мне его взамен своей жены. Я был не прочь продлить жизнь этой восхитительной смертной, так что расстался с ним легко. Но ты оказался глуп и самонадеян, ты упустил возможность исполнить свои обязательства, так как думал, что все в твоей власти. Теперь палец при мне, а ты в долгах. – Бог выпрямился, сложив ладони на набалдашнике трости. – Уговор таков, Бриан эл’Мориа: жизнь, которую должен был жить ты, проживет твоя жена. За каждое мгновение я буду брать второе мгновение себе. Подаришь ей год своей жизни – еще один возьму я в качестве оплаты. По рукам?

– Она будет совершенно здорова, без физических и духовных ран, без побочных эффектов, кошмаров, безумия и прочего подобного?

– Разумеется! За кого ты меня принимаешь? Я…

– По рукам!

– О! Так быстро? А как же империя?

Когда я уже решил, что добился желаемого, хитрый бог поддел мое нутро железным крюком. Он знал, как и куда бить, чтобы причинить наибольшие муки.

– У тебя ведь столько планов, столько амбиций, ты столько можешь успеть сделать, претворить в жизнь самые дерзкие мечты. Один мир – одна империя – один Император, так? Ты успеешь, ты сможешь, у тебя впереди так много лет.

– Сколько? – выдохнул.

– Хм… пятьсот тридцать плюс-минус три-четыре года.

– Не может быть…

– Может. На тебе благодать Императоров, коей ты владеешь не по праву. Твой век дольше, твои силы несоизмеримо больше, чем у других, твое влияние поможет тебе исполнить задуманное. Улыбаешься? Ты решил, что для тебя дороже? Твой долг или…

– Если у меня есть пятьсот тридцать лет – это значит, что она проживет еще двести семьдесят пять, а не жалких сто двадцать.

– Ты хочешь отдать все? А как же твой долг?

– Мне хватит трех лет. Оставь мне три года, те самые, что либо плюс, либо минус. Остальное передай ей. Пусть она живет.

– Но мир, который ты хотел построить…

– Не имеет смысла, если она мертва. По рукам, Барон, я сказал свое слово.

Бог посмотрел на меня с легким недоумением, однако оно быстро сменилось улыбкой:

– По рукам!

Его горячая шершавая ладонь сдавила мою, после чего Шелеба цокнул языком и преобразился – на черном лице проявился белый череп, глаза вспыхнули фиолетовым пламенем, а вдали зазвучал нараставший гул барабанов.

– Так тому и быть, Бриан эл’Мориа! Получи, что хотел, и отдай, что имел!

Длинные пальцы Барона сжались, и во мне родилась боль, словно внутренности рвали зазубренными ножами. Вместе с тем в жилах заструилась талая вода, и все стало терять краски, сама ночь потускнела.

Так из меня истекала жизнь… не уверен, но, кажется, я улыбался – мало какое решение давалось мне так легко, мало с чем я расставался так же просто, как с жизнью самой.

– Кончено! – Барон Шелеба встряхнул кистями, звякая костяными и металлическими побрякушками. – Смотри же, Бриан эл’Мориа, она дышит!

– Бель… Бель…

– Не буди, дурак. Она только что вернулась из-за Кромки, дай бедняжке перевести дух!

Я сам едва мог дышать, тело превратилось в камень, члены отяжелели и отказывались служить, безумно хотелось спать, однако все это не имело значения – ведь она вновь жила, моя Бель.

– Выпей моего рому, полегчает.

Жидкий огонь прокатился по пищеводу, но я едва ощутил его вкус, зато плоть вспомнила, что она еще жива, и начала повиноваться.

Барон спрятал фляжку обратно и приподнял цилиндр в прощальном жесте.

– Помни, тебе осталось жить три года. Плюс-минус несколько месяцев.

– Мне хватит, – ответил я, не в силах отвести глаз от наливавшегося цветом лица жены, – и будь уверен, я исполню свою часть уговора. Даже из могилы, если придется. Адалинда умрет.

– Лучше бы так не затягивать, Бриан эл’Мориа. Всего плохого!

Груда костей упала наземь и раскрошилась пылью, божество ушло.

– Старший помощник, подойдите.

Клара не сразу подчинилась, она замерла соляным столбом поодаль и не дышала, в глазах плескался ужас и непонимание.

– Она жива, Клара, подойдите, дотроньтесь до нее, она жива и тепла.

На деревянных ногах Осельрод приблизилась, рухнула рядом и трясущейся рукой прикоснулась к шее моей жены. Разорвалась незримая бомба, и слезы счастья хлынули по впалым щекам.

– Послушайте меня внимательно, Клара, то, что произошло здесь сегодня, должно остаться в тайне. Это наш с вами секрет, в первую очередь – от самой Бели. Вы убедите матросов в том, что она была жива на самом деле. Не суть важно, каким бредом это им покажется, они поверят вам. Вы понимаете?

– Да!

– Если Бель узнает о заплаченной цене, жизнь едва ли будет ей в радость. Это недопустимо, вы понимаете?

– Я понимаю, мой тан!

– Хорошо, – сказал я, заглядывая в ее глаза. – Клара, через три года, если не раньше, я умру, а вы, скорее всего, еще проживете какое-то время. Пожалуйста, прошу, приглядите за Бельмере. Мне будет спокойнее лежать в могиле, зная, что у нее есть надежные друзья.

– Мне не по силам защитить ее от всего, сегодня…

– От всего и я не могу ее защитить. Мы с вами можем лишь сражаться за то, что нам дорого, и жертвовать тем, что у нас есть. Говорят, свою жизнь не отдашь. Я отдал, но второй у меня нет, и больше отдавать нечего. Вы защитите ее, когда я не смогу?

– Чего бы мне это ни стоило, – ответила она, – клянусь, мой тан!

Я искренне рассмеялся.

– Хорошо, хорошо. Себастина, я сейчас потеряю сознание, одень меня и позови солдат, чтобы отнесли нас на лодку. Пора возвращаться в Арадон.

– Повину…

Дослушать ее я не смог.

Тридцать седьмой день от начала расследования

Сны были редкостью для меня, как правило, трех часов в сутки не хватало, чтобы начать грезить. Но в тех редких случаях, когда это все-таки происходило, утренняя явь встречала сомнениями. Неприятное смущение мешало отличить сон от реальности, и некоторое время я силился понять – что где? Обычно осознание сна приносило облегчение – мало радости крылось в моих грезах. И на этот раз я тоже долго лежал со смеженными веками, решая, что это было – страшный сон или явь?

Дерзнув рискнуть, я открыл глаза лишь для того, чтобы увидеть лицо Бели, и все стало на свои места. Великое облегчение поселилось в сердце, моя отрада была жива, была со мной, и, судя по приглушенным эмоциям, ей снилось что-то приятное. Клянусь именем своего рода, это стоило каждого отданного года, каждого мгновения.

Силой отогнав тот восторг, что заставлял меня продолжать смотреть на ее губы, на расплескавшиеся по подушке красными волнами пряди, я соскользнул с ложа. Неверной походкой добравшись до уборной, взглянул в зеркало, не заметил никаких изменений. Вчера я постарел на половину тысячелетия и, скорее всего, стоял уже на краю могилы, но тэнкрисы остаются молодыми и сильными вплоть до самых последних месяцев, особенно те, что несут в себе благодать Императоров. Скоро, совсем скоро я начну сдавать, разум окончательно притупится, и Великий Дознаватель превратится в кучу хлама. Надо успеть закончить критически важную часть плана до этого момента.