Это… все?

Кента попытался встать и обнаружил, что тело не просто не устало, оно было полно небывалой прежде силой, она бурлила в нем, клокотала под кожей, щекотала так, что хотелось хохотать в голос. Разум тоже прояснился, и Кента спокойно огляделся по сторонам. Мацумото сгорбился на коленях, уронив голову на грудь, но Кента был уверен, что тот все видит и слышит. Хагивары не заметно, но он где-то тут, его жизненная сила пахнет дешевой бумагой и душными благовониями. Девчонка… жива. Кента улыбнулся, но не ощутил должного облегчения. Не это сейчас важно. С такой силой, как у него, он не должен тратить время на столь мелкие заботы. Он повернулся к пруду и недовольно прищурился. Черный туман покрыл весь водоем, однако дальше не распространялся.

– Что за бардак? – тихо спросил Кента, и туман задрожал. – А ну прочь. Прочь, я сказал.

Ему даже не пришлось повышать голос. Он просто почувствовал, как приказ рябью проходится по воде, и волны пошли вспять, ударились о сваи, на которых покоился храм, сотрясли его до самого конька крыши.

– Прочь, – повторил Кента. Он не мог не насладиться той силой, что сочилась из его слов. Без заклинаний, без ритуалов. Он не хотел, чтобы эта грязь оставалась тут и пачкала поникшие головки пионов или трогала белоснежный покров на траве. Грязь надо убирать. Он требовательно вытянул руку, и Има сама влетела ему в ладонь. Он направил меч на храм, и тот содрогнулся.

Когда Кента отвернулся, останки строения уже потонули в холодной воде. Мацумото смотрел на него снизу вверх – так непривычно. Его глаза и волосы снова были обычными, человеческими, ничто не напоминало о жуткой вспышке, кроме агатовых бусин поверх ворота кимоно. Что-то в Кенте дрогнуло и потянулось к ним, как ребенок тянется к матери в поисках утешения. Хизаши молча снял бусы с себя и передал Кенте. Их пальцы соприкоснулись, и оберег едва не выпал, когда Хизаши отшатнулся.

– Помогите ей! – раздался взволнованный голос позади, и Кента почти с радостью помчался на зов. Он пока не знал, что говорить, и Хагивара пришелся очень кстати. Он вытащил Каэдэ из воды, девушка была бледна, тряслась от страха и холода, но не похоже, чтобы ее жизни что-то угрожало.

Потом со стороны дома появилась Хагивара Таэко, слабая, едва живая, но упрямо ищущая своего драгоценного супруга. Все разом пришло в движение: просыпались слуги, удивлялись странному «обмороку», тянулись в сад, будто чувствовали, что разгадка там. Кенту завертело в этом водовороте ахов, вздохов, вопросов и оправданий. Но, пожалуй, они отвлекали от куда более страшных – собственных – мыслей. Не совершил ли он ошибку, сняв четки? Нечто мрачное поднялось из глубин его души, но… Оно ведь помогло. Оно остановило все, повинуясь его воле. Значит, он, Кента, сильнее этого чего-то. Он хозяин себе, своему телу и разуму. И все же пальцы нет-нет да касались гладких агатовых бусин, и чудилось, что они еще хранят чужое тепло.

Но увидев, как уходит Хизаши, отбросил все сомнения.

Никто не отбил семь ударов, но рогатый месяц был там, где и должен быть на исходе часа Тигра. Ночь пролетела как один миг, но и до рассвета еще оставалось много времени. Мороз прихватил свежевыпавший снег тонкой коркой, и, потревоженная, она хрустела так громко, что надо было уметь летать, чтобы остаться незамеченным. Мацумото Хизаши, по счастью, не умел, потому как ни старался уйти тихо, быстро сдался. Его одинокая грустная фигура ясно вырисовывалась на черно-белом фоне – не спрячешься.

– Хагивара не был проклят, – зачем-то сказал Кента ему в спину. Кого сейчас вообще волнует Хагивара?

Хизаши остановился, но обернулся не сразу, словно ему понадобилось время придать лицу привычное выражение скучающего превосходства.

– Рад за него.

– Он хотел снять проклятие, чтобы оно не передалось сыну или дочери. Он не думал, что будет обманут.

Хизаши пожал плечами. Кента уже испугался, что тот продолжит путь, уйдет навсегда, но Хизаши дождался, пока его нагонят, и не сдвинулся с места. С одной стороны была высокая стена, ограждающая Оханами, с другой – дорога, окаймленная лесом и полем. Никого вокруг, только ночь, холод и снег.

– Ты мог бы мне сказать, – в итоге не выдержал Кента, и голос прозвучал так некрасиво, с детской капризной обидой.

– Я не знал, что проклятия не…

– К они проклятие! Почему ты не сказал мне, что ты… не человек? Неужели я так и не заслужил хоть капли твоего доверия?

Кента не собирался обвинять, само вырвалось. Пока молчал, ему казалось, чувства не настолько сильны, но едва открыл рот, как досада и горечь вылились наружу громкими хлесткими словами.

– Ты не должен был узнать, – жестко ответил Хизаши. – Никто не должен был. Разве это так сложно понять?

Кента сжал кулаки.

– Ответь на вопрос, Хизаши. Я не заслужил твоего доверия? За все три года не заслужил?

Мацумото посмотрел поверх его головы на ворота поместья, потом еще выше – на ясное звездное небо. Он мог бы отшутиться, мог выдать чей-то стих, подходящий моменту, может быть, даже свой. Но он вздохнул и сказал:

– Никто не заслуживает полного доверия, Куматани. Я считал, даже ты сумел до этого додуматься. Видно, ошибся.

Небо не раскололось, звезды не осыпались, и земля не превратилась в яму с огнем, только Кенте лучше было бы провалиться. Тогда бы он не чувствовал такой… опустошенности?

Хизаши отвернулся и пошел дальше по заметенной дороге в сторону деревни, где остались их вещи.

– Постой… – шепотом попросил Кента. Его рука слабо дернулась – схватить, удержать, вернуть – и опустилась. – Не уходи.

А Хизаши все удалялся, пока не стал едва видимой тенью, вскоре слившейся с темным массивом леса. Ворота позади распахнулись, и Кенту позвали в тепло. До утра еще надо было выслушать всю историю целиком и дождаться Рёту с людьми из деревни, если кто-то рискнет прийти. Следовало все закончить по правилам, описать в отчете, будто ничего особенного не произошло.

Кента повернулся спиной к дороге и прошел под деревянной табличкой.

«Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину».

* * *

Никто из деревни так и не явился к воротам Оханами, Рёта был один. Госпожа Хагивара Таэко решилась поведать о том, как все было на самом деле, а выжившая, но серьезно заболевшая после переохлаждения, нервного напряжения и близости темной энергии Каэдэ добавила то, что никому, кроме нее, известно не было.

Как и Хизаши поначалу, Таэко тяжело